Алексей Пушков: «Наши СМИ более свободны, чем американские»

Программе «Постскриптум», которая выходит на канале ТВЦ, исполнилось 15 лет. Ее автор и ведущий Алексей Пушков в эксклюзивном интервью рассказал «Известиям», как сочетает работу журналиста и свою деятельность руководителя комитета Госдумы по международным делам, почему критиковал «систему Ельцина» и о чем сейчас «правильно» говорить в аналитических телепередачах.

— Ваша авторская программа «Постскриптум» выходит 15 лет на одном канале, в то время как меняется сам канал, его руководство. Вы проявляете чудеса дипломатии...

— Я никогда не ставил такую задачу — удержаться, несмотря ни на что. Когда в 1998 году меня пригласили на ТВЦ делать собственную итоговую аналитическую программу, я только что ушел с руководящей должности с ОРТ. А руководство недавно созданного «ТВ Центра» искало человека, который сможет создать новую общественно-политическую передачу, и долго не могло его найти. Мы договорились, что я буду говорить не столько о Москве, сколько о российской внутренней и внешней политике. И говорить то, что считаю нужным.

— Вы все 15 лет так поступали?

— Понятно, что когда ведешь такую программу, то необходимо сверять свои взгляды и с общественным мнением, и с политической ситуацией в стране, и, конечно, с политикой канала. И так происходит не только у нас, но и во Франции, и в США. Когда я пришел работать на ТВЦ, уже было понятно, что ельцинская система загнивает. А Борис Березовский был, не побоюсь это сказать, воплощением этого политического гниения. Человек, никем не избранный, работающий на уровне прямого подкупа или масштабных политических интриг, имел прямой доступ к рычагам принятия политических решений. Для меня это было высшей точкой разложения. И я начал критиковать эту систему. Хотя многие говорили мне, что за жесткую критику ельцинской политики мою программу закроют.

— Кто вам это говорил?

— Коллеги с телевидения. Они спрашивали: «Что вы делаете? Вас же закроют!» На это я отвечал, что у меня по-другому не получается: либо так, либо никак. А через несколько лет то, что я говорил в те годы, стало общепризнанным. И, как вы видите, программу не закрыли.

— А пытались закрыть?

— Были попытки, были звонки с серьезными жалобами на меня. Но поскольку изложенные в программе факты подтверждались, из руководства Москвы мне ни разу не звонили с замечаниями или предупреждениями. Я пришел на ТВЦ, исповедуя государственническую идеологию, и никогда этого не скрывал. По моему убеждению, у нас в стране должно быть сильное государство, а либерализм — особенно в том виде, в котором он у нас сформировался в 1990-е годы, — для России крайне опасен. Потому что центр мирового либерализма — это Вашингтон. И если Россия будет либеральной, она должна будет подчиниться Вашингтону. А с демократией это имеет мало общего. Это только так, прикрытие. Поэтому я всегда в своей программе критиковал олигархию, Березовского, ельцинский период. И все эти годы я старался говорить то, что считал правильным, думаю, долголетие программы во многом связано с этим.

— О чем сейчас говорить «правильно»?

— Если без иронии, то надо всегда говорить о реальных проблемах внешней и внутренней политики страны, о борьбе с коррупцией, об отношениях между властью и гражданами. Трудно молчать, когда видишь вопиющие примеры несправедливости, бюрократического равнодушия. Такие, как закрытие роддомов в сельской местности и небольших городах. Вице-премьер Ольга Голодец пишет письма президенту в защиту усыновления российских детей гражданами США, так как она переживает за судьбы сирот. Но при этом ей почему-то нет дела до тех детей, которые у нас не рождаются, которые умирают, когда их матерей не довозят до роддомов в областных центрах. Почему вице-премьер не переживает за этих детей и за их матерей? Почему роддома закрывают один за другим?

Я также не считаю, что накануне Олимпиады-2014 должны появляться выставки, на которых изображаются олимпийские кольца из колючей проволоки или врубленный в березу кровавый топор с подписью «Добро пожаловать в Сочи» — как на выставке, организованной Гельманом в Перми. Это было бы безнравственно даже в том случае, если бы он выставлял это в своей личной галерее. Но скандальная выставка прошла в рамках мероприятия, которое финансировалось из регионального бюджета! И это уже совсем недопустимо. Как депутат Госдумы от Пермского края я не раз говорил губернатору края, что союз с Гельманом до добра не доведет. В итоге случилоcь глумление над общенациональным проектом и всероссийский скандал.

— В «Постскриптуме» есть запретные темы или герои?

— Нет. У меня, кстати, за эти 15 лет выступали в программе чуть ли не все политики России, в том числе оппозиционные. И даже больше скажу: убежден, что наши СМИ более свободны, чем американские. В США ни одна газета не могла ничего написать против начала вторжения в Ирак. А в 1999 году, когда бомбили Югославию, единственный человек, который мог себе позволить публично выступить против этого, был Генри Киссинджер. Он тогда написал статью в журнале Newsweek, но для этого надо было иметь авторитет Киссинджера. Да, в США нет системы формальных запретов, но там действует система фактических — и очень жестких — запретов. У журналиста просто не примут статью, если она противоречит линии газеты. Раньше, в 1960–1970-е годы, пресса США еще была способна генерировать самоочищение американской политической системы: один только Уотергейтский скандал чего стоит! Однако с началом войны в Ираке всё изменилось. «Свободная пресса» в США сейчас «свободно» пишет под копирку. Обратите внимание на освещение дела Сноудена.

— Про него тоже под копирку?

— Заметно, что в США жестко отслеживают, как СМИ освещают этот скандал. В то время как среди американцев нет единства по его поводу и немало тех, кто считает его борцом за демократию, бросается в глаза отсутствие в СМИ позитивный мнений о нем. А ведь американская пресса, по идее, как пресса демократическая, должна была внимательно отнестись к тому, что он вскрыл. А вскрыл он то, что спецслужбы демократической страны делать не должны. Но этого не происходит. На мой взгляд, Сноуден переоценил демократичность западной системы и самих США. Он, видимо, рассчитывал на другой эффект от своих разоблачений, на то, что американское общество поддержит его. Но всё оказалось не так. Дело в том, что у самих США серьезные проблемы с демократией. В демократическом государстве не нужен $1 млрд, чтобы вас избрали президентом. Какая же это демократия? Но Ромни истратил $1,1 млрд, а Обама — около $1 млрд на последние выборы. А ведь эти деньги дают люди и компании, которые потом требуют для себя преференций, учета их интересов. Кроме того, в условиях демократии не может быть так, чтобы телефонным компаниям предписывалось передавать спецслужбам информацию о звонках и другие данные сотен тысяч абонентов. Это обычно объясняется тем, что прослушивание и отслеживание интернет-сообщений якобы необходимо для борьбы с терроризмом. Но есть очень большие сомнения в этом. Возможно, некоторая часть перехваченной информации действительно имеют отношение к такой борьбе. Но всё остальное — это сбор финансовой, экономической, политической, военной информации. 500 млн сообщений перехватывается каждый месяц из одной лишь ФРГ! Что, ФРГ — это прибежище террористов? Но именно эта страна стала главным предметом интереса АНБ. Почему? Потому что это главная экономическая и финансовая держава Европы. Так под прикрытием борьбы с терроризмом идет традиционный шпионаж, только электронный. На это отреагировал — был вынужден отреагировать — даже очень политкорректный по отношению к США Европарламент. Должна, на мой взгляд, отреагировать и ПАСЕ.

— Во время избирательной кампании прошлого года вы по закону ушли в отпуск, но говорили, что неправильно журналисту не заниматься своей работой во время избирательной кампании. Не было соблазна предложить поправки в законодательство?

— На мой взгляд, журналисту, участвующему в выборах, должно быть запрещено освещать те вопросы, которые он может использовать для саморекламы, вопросы, которые могут стать частью его кампании. Он не должен говорить о выборах, о партии, но почему он не может освещать выборы в США или войну в Сирии? Вместе с тем пока мало случаев, когда политический журналист избирался в Госдуму.

— А как вы сочетаете эти два вида работы — автора «Постскриптума» и председателя комитета по международным делам? Одно не противоречит другому?

— Напротив. Одно дополняет другое. Хотя, надо признать, в Государственной думе очень много работы — и в качестве главы комитета и руководителя делегации России в Парламентской ассамблее Совета Европы. Хорошо, что, поскольку я в течение многих лет собирал команду, у меня над программой работают уже опытные профессионалы. Работать над PS помогают и качественное образование, и диссертация, так как аналитика требует квалификации. У меня была диссертация по истории внешней политики США, год я проработал в ООН в Женеве, пять лет в Праге, затем — в аналитическом отделении ЦК, где готовились речи и аналитические материалы для высшего руководства страны. Я заметил, что ведущие с хорошим образованием, а лучше всего с диссертацией увереннее чувствуют себя на экране.

— Вы говорите о ком-то конкретно?

— Например, Владимир Соловьев. У него, насколько я знаю, диссертация была по экономике. А работа в Госдуме помогает потому, что благодаря ей оказываешься в самом сердце и мировой, и внутренней политики, что обеспечивает детальное понимание многих процессов. И что может быть лучше для телевизионной аналитики?