Переселенцы из Западной Украины на Донбассе: проблема социально-культурной и политической адаптации (1939-1940)

Проблема взаимоотношений между регионами Восточной и Западной Украины, в частности – между Донбассом и Львовом, является объективным фактом настоящего и уходит своими корнями в историческое прошлое. Раздельное существовании Галиции и Подкарпатской Руси в социально-культурной, религиозной и политической изоляции от русских земель, начиная со времен Галицко-Волынского княжества в XIV веке, положили свой отпечаток на историю и культуру жителей Запада и Востока сегодняшней Украины. Глубокие различия между каноническим православием и униатством как формой католицизма, этнографические и лингвистические различия, хозяйственные и социально-бытовые факторы, наконец, противоречия в путях развития политической истории земель, которые сегодня называются Восточной и Западной Украиной, объективно сформировали те институциональные «маркеры», которые присущи сегодня этим территориям.

Важным историческим эпизодом, который с одной стороны кристаллизовал эти естественные противоречия, а с другой стороны способствовал их дальнейшему оформлению, стало воссоединение Западной Украины с Украинской ССР в 1939-1940 гг. Это историческое событие, безусловно, сыграло важнейшую роль в интеграции украинских земель и восточнославянской цивилизации вообще, положило начало современным процессам взаимодействия между западно-украинским и восточно-украинским, а также собственно российским обществом. Вместе с тем соприкосновение двух частей, двух региональных социумов в общем-то одной цивилизации «исторической Руси», обнаружило сформировавшиеся различия между ними, которые даже получили свое дальнейшее подтверждение и продолжение в процессе взаимодействия между Востоком и Западом Украины, начатом в 1939-1940 гг. В полной мере это относится и региону Донбасса (Сталинская – Донецкая и Ворошиловградская – Луганская области), который в 1939-1940 гг. принял активное участие в учреждении нового социально-экономического уклада на Западной Украине. В это же время органами Советского государства в Донецкий край были направлены тысячи западно-украинских переселенцев, которых планировалось устроить на работу в угольной промышленности Донбасса и обеспечить их социализацию внутри советского общества. Взаимодействие освобожденных от польской оккупации западно-украинских пролетариев и крестьян, исповедовавших «отсталую», «буржуазную» идеологию, с рабочим классом Донбассом как носителем новой интернациональной социалистической идеологии рассматривалось тогдашним руководством СССР как стратегический инструментарий интеграции Западной Украины в Советский Союз.

В настоящем докладе обобщается опыт взаимодействия между западно-украинским и донбасским социумом в предвоенный период, анализируется ход и первые итоги эксперимента по «советизации» переселенцев из Западной Украины в Донбассе.

Стоит отметить, что данная тема почти не исследована в современной украинской и донецкой региональной историографии, хотя архивные источники доступны с начала 1990-х годов. Очевидно, отсутствие профессионального исследовательского интереса к данной проблеме вызвано тем, что реальная история взаимоотношений между западно-украинскими переселенцами и донбасским обществом обнаруживает те межрегиональные противоречия, которые официальная украинская историография старается нивелировать.

Основными источниками для исследования избранной темы автору послужили рассекреченные архивные документы бывшего Партийного Архива Донецкого обкома Компартии Украины (в настоящее время входит в состав Государственного Архива Донецкой области). Материалы советских партийных органов (стенограммы совещаний, документы Сталинского обкома КП(б)У, информации для ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)У и т.д.) содержат ценные сведения о трудовой деятельности, социальном обустройстве, политических настроениях западно-украинских переселенцев, прибывших в регион в 1939-1940 гг.

Прежде всего, следует отметить, что выбор Донбасса при определении места работы и «социализации» переселенцев из Западной Украины был отнюдь не случаен, так как активно растущая промышленность Донбасса действительно нуждалась в дополнительных кадрах, а сам шахтерский край был образцовым полем деятельности для воспитания «нового человека» - строителя социализма с прогрессивным классовым сознанием. Советская власть стремилась таким образом решить сразу несколько значимых вопросов: с одной стороны, трудоустроить и поднять уровень рабочей квалификации страдавшего от безработицы населения Западной Украины, с другой стороны, предоставить новые кадры для донбасской промышленности и пропорционально перераспределить трудовые ресурсы Украинской ССР, пополнившиеся несколькими миллионами западных украинцев. Наконец, идеологическое «воспитания» освобожденных «братьев» также играло значительную роль в организации социального эксперимента с переселенцами в 1939-1940 гг.

Донбасс к тому времени стал ведущим, если не образцовым регионом Советского Союза и Украинской ССР, ареной реализации советского социалистического проекта. В своем отчетном докладе XIV съезду Компартии Украины 13 июня 1938 г. первый секретарь ЦК КП(б)У Н.С. Хрущев поставил Донбасс в пример, подчеркнув, что на долю УССР приходится 47, 1% выплавки стали в СССР и 45, 3% союзного производства проката. При этом по производству стали и проката заводы Украины опередили Францию, Чехословакию, Бельгию, Японию, Польшу, а Макеевский металлургический завод им. Кирова производил чугуна, сколько Италия и Польша вместе взятые (1322, 8 тыс. тонн в год). По добыче угля УССР занимала четвертое место в мире - 54, 1% от добычи угля в СССР. [1]

Вполне логично, что кадры экономически развитого и идеологически «зрелого« Донбасса сразу же стали использовать для «советизации» и реорганизации хозяйства Западной Украины. Так, постановлением Политбюро ЦК КП(б)У от 27 ноября 1939 г. для создания аппаратов новых парторганизаций и исполкомов для областей Западной Украины выделялись кадровые работники из восточных областей Украины, значительное их количество должны были направить Сталинская и Ворошиловградская области. [2] В марте 1940 г. ЦК КП(б)У поручило Сталинскому обкому направить специалистов в распоряжение Наркомата совхозов УССР для западных областей (список из 29 человек). [3] Такие директивные документы, определявшие дальнейшую судьбу кадровиков из Донбасса, стали обычным явлением того времени. Затем по постановлению Постановление Политбюро ЦК КП(б)У от 7 апреля 1940 г. руководящим партийно-советским и комсомольским работникам западных областей УССР выдавалось оружие - по одному револьверу и 50 патронов. [4] К тому времени украинские националисты при участии германской разведки развернули в западных областях активную антисоветскую деятельность, принявшую форму вооруженного противостояния с НКВД. [5] Подпольные группы националистов пытались проникнуть и на Восток Украины. Так, в июле 1939 г. УНКВД Ворошиловградской области обезвредило националистическую молодежную организацию «Черная лента», которая изготовляла и распространяла антисоветские листовки и готовила террористические акты против партийно-советского актива. [6]

Осенью 1939 г. первые партии переселенцев из Западной Украины прибыли в Донбасс. Среди прибывших жителей западных областей были представители нескольких национальных групп – украинцы, поляки и евреи, были также белорусы и русские; среди переселенцев сохранились бытовавшие на Западной Украине межнациональные противоречия. [7] Так, в Петровском районе на шахте № 1 возникли разногласия между вагонщиками украинцем и евреем: первый выкатил 20 вагончиков, а второй только 3 вагончика. [8]

Уже в ходе организации переселения возникла напряженность между переселенцами и принимавшими (сопровождавшими) их донбассовцами. Один из донецких кадровиков впоследствии вспоминал: «На долю мою пришлось брать этих людей, но сколько я не живу на свете вот уже 36 лет, не имел никогда столько неприятностей, сколько во Львове». [9] Среди переселенцев были материально обеспеченные элементы, имевшие определенные сбережения в польских банках, которые хотели вернуть эти средства. [10] По прибытии западно-украинские переселенцы получали только временны паспорта на жители (на 3 месяца) и не спешили оформлять советское гражданство. [11] По прибытии переселенцев в Донбасс, как следует из документов: «В первые дни создали некоторую парадность, прием хороший организовали, в общежитиях хорошие условия создали, и на этом дело кончилось». [12] В Макеевке через «Союзпечать» для переселенцев и по их требованиям выписывались украинские, польские, еврейские газеты. [13] Количество прибывших в Донбасс из западных областей уже к концу 1939 г. насчитывало тысячи человек.

По состоянию на декабрь 1939 г. на промышленные предприятия Донбасса прибыло около 9 тыс. человек из Западной Украины и Западной Белоруссии, которые были направлены на производство. [14] На трест «Чистяков-антрацит» (г. Чистяково Сталинской области) прибыло из Западной Украины 452 человека, которые были трудоустроены на шахтную работу, из них 107 человек выполняли норму до 100%, 50 человек – свыше 120% и 26 человек – свыше 150%. [15] Таким образом, часть западно-украинских рабочих включилась в активную трудовую деятельность, равняясь на принятые в то время показатели «соцсоревнований» и перевыполнения плана. Согласно информации Сталинского обкома от 3 декабря 1939 г., среди львовских рабочих на шахтах Горловского района (шахты «Кондратьевка», имени Калинина, «Комсомолец», шахта № 19-20) работало по несколько десятков человек, из них отдельные рабочие выполняли норму на 200% и на 150-160%. [16] По тресту «Макеевуголь» в декабре 1939 г. прибыло 900 переселенцев, из них формально работали 539 человек, однако работа сопровождалась массовым уклонением от исполнения обязанностей, прогулами и саботажем. [17] В документе от 28 декабря 1939 г., подводя итоги работе среди рабочих из Западной Украины, Сталинский обком констатировал: «Всего прибыло в Сталинскую область безработных Западной Украины – 6694 человек, из них: 220 человек направлено на работу в завод им. Сталина гор. Сталино и 6474 чел. распределены по трестам…». [18] Итого, общее количество прибывших в Донбасс переселенцев (без учета Ворошиловградской области) варьировалось от 9 до почти 7 тыс. человек, в зависимости от их трудовой миграции. В 1940 г. этот процесс продолжился, причем возникли уже более серьезные противоречия между переселенцами, местной администрацией (обком, руководство шахт и трестов) и местными рабочими.

Уже в конце 1939 г. проявились большие различия (социально-бытовые, социально-психологические, политические, национальные) между переселенцами и местными донбасскими жителями. Западно-украинские переселенцы (особенно поляки) были недружественно настроены к Советской власти, не имели опыта работы в тяжелой промышленности и соответствующей квалификации, им были непривычны нормы и порядки организации труда в СССР (достаточно вспомнить суровую ответственность за опоздание или прогул на работу в Советском Союзе к началу 1940-х годов). Присутствовавшие среди переселенцев «антисоветские элементы» (зачастую они были реальными, а не вымышленными) стали организовывать массовый невыход на работу и побеги из Донбасса на Западную Украину (последнее было нонсенсом для советских предприятий конца 1930-х годов). Все эти противоречия привели к тому, что уже в 1940 г. региональные власти по прямому поручению ЦК КП(б)У должны были принять административные меры.

Саботаж работы на предприятиях со стороны переселенцев стал приобретать массовый характер еще в конце 1939 г. Так, на тресте «Чистяков-антрацит» группа из 9 человек отказалась работать и решила пешком пойти во Львов. [19] На трест «Куйбышев-уголь» 4-5 ноября 1939 г. прибыло 420 переселенцев, которые также отказывались работать под предлогом болезней, поскольку раньше работали парикмахерами, портными. «С ними долго возились на шахте…», - говорится в материалах обкома. [20] В декабре 1939 г. на тресте «Макеевуголь» (шахта имени Ленина) некий организатор, исключенный ранее из комсомола, сагитировал группу переселенцев в 30 человек уехать обратно во Львов. [21] В 1940 г. в Донбасс прибыли новые партии переселенцев из Бесарабии Северной Буковины, присоединенных к Советскому Союзу. Среди бессарабских и буковинских переселенцев также начался массовый невыход на работу и самовольный уход из Донбасса обратно в западные области. По тем временам это было открытое нарушение трудового законодательства, за которое в СССР привлекали к ответственности. В материалах Сталинского обкома ситуация с прибывшими из Бесарабии и Северной Буковины излагается следующим образом: «Первое время мы с ними миндальничали, разговаривали, меры воздействия были – только агитация, уговоры, моральное воздействие, потом решили репрессировать, в соответствии с нашими законами, на это было указание обкома, действовать в соответствии с законом. По тресту «Сталин-уголь» посадили 130 человек». [22]

Однако начавшиеся репрессии против «уклонистов» и «дезертиров» (согласно понятиям советского общества 1930-х годов) только активизировали массовый саботаж западно-украинских переселенцев в Донбассе и их фактическое бегство в свои области. В документах Сталинского обкома говорится: «Ведь есть такие, которые пешком уходили в Бесарабию, доходили до Днестра, правда, их вернули обратно». [23] Между прибывшими переселенцами и их оставшимися на Западной Украине земляками велась активная переписка, что дополнительно стимулировало переселенцев возвращаться к своим. Вот что говорится об этом в материалах обкома: «Целый ряд писем, которые в частности мы сейчас имеем в прокуратуре, говорят о контрреволюционном содержании, о том, что здесь в Донбассе плохо. Письма явно в антисоветском духе пишутся уже оттуда, сообщают – если вам там так плохо, что же ты сидишь, беги скорее». [24] Таким образом, условия работы в промышленности Донбасса были неприемлемы для переселенцев из Западной Украины, которые в условиях польского государства не имели соответствующей квалификации, а также не привыкли к организованному и достаточно тяжелому труду, что был нормой для донбасской промышленности и дореволюционной, и советской эпохи. Эти социально-бытовые и ментальные различия порождали у переселенцев негативное отношение к той хозяйственной и общественной среде, в которой они оказались. Соответственно это вызывало негативное ответное отношение к переселенцам со стороны коренных донбасских рабочих. Как следует из архивных источников, в общежитиях начались хулиганские явления, переселенцев иронически называли «единокровные», «браты». [25] В то же время и сами переселенцы систематически нарушали порядок в общежитиях, устраивали драки, причем милиция вначале не вмешивалась в эти проявления, что вызвало критику со стороны обкома: «нужно в конце концов их приучить к нашим порядкам». [26]

Поскольку правительство долгое время не давало указаний насчет уклонявших от работы и бежавших переселенцев, Сталинский обком проявлял определенную пассивность в данном вопросе. В то же время среди западно-украинских рабочих «вредные элементы», которые организовывали массовый невыход людей, что рассматривалось почти как контрреволюционное проявление. [27] Конечно, такие политизированные и категоричные оценки, какие давал дезертирам-переселенцам Сталинский обком, содержат в себе определенную долю субъективизма, но наличие неких организаторов – «саботажников» само по себе не вызывает сомнения. Хотя среди переселенцев действительно имелись украинские и польские националисты, антисоветские элементы, однако часть дезертиров, естественно, руководствовалась скорее бытовыми мотивами, чем политическими.

В результате массового трудового саботажа секретари ЦК Компартии Украины Н.Хрущев и М.Бурмистенко раскритиковали Сталинский обком: «довели до такого состояния, что 9.000 рабочих не смогли удержать на месте, что по всему Советскому Союзу посылаете агитаторов с контрреволюционными настроениями». [28] После этого региональные власти Донбасса начали применять уже конкретные репрессивные меры в отношении дезертиров и саботажников и пресекать возвращение на Западную Украину.

Обобщая выше изложенное, можно констатировать, что социальный эксперимент по «советизации» западно-украинских переселенцев путем их трудоустройства в промышленности Донбасса на рубеже 1939-1940 гг. не принес ожидаемых результатов. С экономической точки зрения, ввиду профессиональной неподготовленности переселенцев и их массового уклонения от работы, использование прибывших из Западной Украины трудовых резервов не дало существенного эффекта. В то же время «советизация» переселенцев и приобщение их к образу жизни классического советского рабочего наталкивалась на исторически сложившиеся архетипы и стереотипы. В итоге взаимодействие между западными украинцами и донбассовцами скорее доставило обоюдные проблемы как представителям двух региональных социумов, так и советско-партийным структурам.

Анализируя опыт интеграции западно-украинских переселенцев в советское донбасское общество, необходимо также отметить наличие достаточно острых по меркам Украинской ССР проявлений национализма и межнациональных противоречий в среди прибывших трудовых мигрантов. Так, на шахте № 9 «Капитальная» были зафиксированы факты антисемитизма, активности бывших участников польских политических партий «ППС», «Сокол». [29] На тресте «Советскуголь» прибывшие переселенцы оскорбляли друг друга по национальному признаку, администрация разъясняла им, что «в нашей Советской Стране оскорблять человека, оскорблять его нацию нельзя – надо говорить с народом вежливо, сейчас они это поняли». [30] Среди переселенцев также возникали вопросы «почему Советский Союз заключил договор с фашистской Германией» или «почему у вас коммунистическая партия, а большинство беспартийных»; направленные к ним агитаторы не могли внятно ответить на эти вопросы. [31] После таких инцидентов представители обкома рекомендовали проводить «серьезное политическое изучение этих людей», искоренять националистические взгляды, а их носителей переводить на строительные работы в карьеры, чтобы изолировать их от остальной массы рабочих. [32] Межнациональные противоречия были результатом исторических условий Западной Украины, рассматривались советско-партийным аппаратом как пережиток эпохи буржуазной Польши и с прибывшими переселенцами проводилась идеологическая работа. Среди переселенцев была, по крайней мере, часть людей, которая восприняла интернациональную советскую идеологию. Так, на одном из совещаний с рабочими, прибывшими из Западной Украины, выступавший из числа переселенцев заявил: «У нас на Западной Украине было много националистов, которые разделяли национальности, ты поляк, ты еврей, ты русин. Я считают, что поскольку мы теперь в Советском Союзе, не должно быть этого разделения, а то бывает так, что на тебя показывают, ты еврей». [33] Подобные публичные декларации, конечно, могли и не отражать внутреннего настроения переселенцев, однако свидетельствовали как минимум об их внешней лояльности советской идеологии и принятии тех норм общественных отношений, которые практиковались в многонациональном обществе Донбасса и Советского Союза вообще. Однако массовое дезертирство переселенцев с предприятий Донбасса, достигшее апогея в 1940 г., показывает, что значительная часть новых советских граждан так и не «советизировалась» по-настоящему. Советская идеология, образ жизни и набор ценностей человека труда были непривычны для уроженцев сельскохозяйственной, не знавшей индустриализации Западной Украины, не говоря уже о чисто ментальных и национальных особенностях мигрантов.

Завершая настоящий обзор, можно подтвердить сделанные выше выводы, что «советизация» переселенцев из Западной Украины, предпринятая в Донбассе в предвоенный период, была скорее социальным экспериментом Советского государства, чем реально осуществленным проектом – как в экономическом, так и в идеологическом отношении. Соприкосновение между двумя региональными социумами – западно-украинским и донбасским с одной стороны позволили получить определенный опыт взаимодействия, ставший возможным благодаря воссоединению украинских земель в составе СССР, с другой стороны – это соприкосновение не сняло исторических противоречий между жителями двух регионов, но скорее стимулировало очередное ментальное отчуждение. Наличие среди переселенцев представителей трех конфликтовавших в панской Польше национальных групп – украинцев, поляков и евреев – способствовало консервации стереотипов.

Позиция советско-партийных органов и подчиненной им администрации предприятий Донбасса сыграла в этом процессе двоякую роль. Административные меры и механическое применение методов, апробированных в Советской Украине, но чуждых Западной Украине, спровоцировало дезертирство и саботаж переселенцев. В то же время, учитывая административную и репрессивную практику советского госаппарата 1930-х годов, можно сказать, что в начале в отношении переселенцев проводили довольно умеренную и компромиссную по тем временам политику, стараясь в мягких формах обеспечить «советизацию» и «классовое воспитание» прибывших уроженцев Западной Украины. Только после роста дезертирства партийное руководство начало репрессивные меры. Это решение, очевидно, было вызвано экономическими причинами – мобилизованные трудовые ресурсы из Западной Украины саботировали выполнение намеченных планов на промышленных предприятиях Донбасса, имевших стратегическое значение для всего СССР.

В целом же опыт взаимоотношений между Донбассом и Западной Украиной в предвоенный период является важным историческим эпизодом, который, несомненно, оказал свое влияние на дальнейшее развитие этих отношений. Указанные события 1939-1940 гг. должны стать поучительным примером для современного украинского государства и предостеречь от социальных экспериментов, игнорирующих исторически сложившиеся региональные различия между западными и восточными областями.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Политическое руководство Украины. 1938-1989. /Документы советской истории. – М., 2006. – С.37.

2. Там же. – С.57-62.

3. Там же. – С.69.

4. Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941. Сборник документов и материалов. – М., 1970. – С.248-261, 334-337, 347, 353, 359.

5. Государственный Архив Донецкой области (ГАДО), ф. 326, оп. 1, д. 1736, л. 3-5.

6. Ткачук А.В. Щит и меч отечества. – Киев, 2009. – С.306.

7. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1724, л. 60-61.

8. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1491, л. 29.

9. Там же, л. 34.

10. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1443, л. 102-103.

11. Там же, л. 100.

12. Там же, л. 98.

13. Там же, л. 78.

14. Там же, л. 61.

15. Там же, л. 73.

16. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1482, л. 2.

17. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1491, л. 4.

18. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1482, л. 39.

19. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1443, л. 73.

20. Там же, л. 81.

21. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1491, л. 4.

22. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1731, л. 34.

23. Там же, л. 44.

24. Там же, л. 63.

25. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1443, л. 115.

26. Там же, л. 99.

27. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1731, л. 69.

28. Там же, л. 73.

29. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1443, л. 103-104.

30. Там же, л. 85.

31. Там же, л. 101.

32. Там же, л. 113.

33. Там же, ф. 326, оп. 1, д. 1724, л. 32.