Секты и язычество на Руси: Хлысты, вертуны, телеши и скопцы

После принятия Русью христианства, в толще народной жизни ещё долго сохранялись остатки язычества. Отчасти оно переродилось в безобидные деревенские обряды – люди колядовали перед Рождеством, по весне водили хороводы.

Но жили и древние учения, которые время от времени проявлялись в виде разношёрстных, экзотических и нередко изуверских сект. В политике сектанты, как правило, поддерживали антигосударственные, разрушительные силы.

Стоглавый Собор в 1550 году писал: «По погостам и сёлам ходят ложные пророки, мужики и жонки, девки и старые бабы, наги и босы и волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются».

В XIX веке исследователи обратили внимание на «Стих о Голубиной книге», рассказывающий о сотворении мира. Дескать, белый свет взялся от Бога, солнце – от его лица, луна – от груди, зори – из очей, ветры – от Духа Святого, а мир создан от Адама, камни из его костей, земля из плоти. Из Адама сотворены и люди, цари из головы, а крестьяне из колена. Сюжет мифа в точности соответствует гимну «Пурушасукта» из «Ригведы», где описывается сотворение мира и людей из различных частей тела первочеловека Пуруши (а языческая вера славян была близка к ведической религии древних индусов). Известны также апокрифические евангелия, апокалипсисы, «хождения по мукам», где прослеживаются античные учения орфиков, гностиков и др.

До поры до времени подобные явления прятались отдельными очагами в глубинке. Но в XVII веке произошёл раскол Церкви, а потом царь Фёдор Алексеевич, его сестра Софья и брат Пётр I принялись внедрять европейские моды, нравы, западное просвещение. Нарушилось единство народа, знать оторвалась от простолюдинов, разъезжала по столицам и заграницам, а в умах шёл разброд. По деревням бродили разные странные «старцы» и «старицы», и наряду с раскольниками стали распространяться секты хлыстов.

Они использовали христианскую терминологию, однако сохранили языческие учения и обряды. В качестве «священной» литературы использовалась та же «Голубиная книга» и близкие по содержанию произведения. Бог отождествлялся с «красным солнышком». Богородица с «матерью сырой землёй». Утверждалось, что Бог живёт «на седьмом небе», «пиво варит», рисовалось подобие языческого рая – на небе стоят «грады, сады зелены». При покаяниях обращались ко всей природе: «Прости, солнце и луна, небо и звёзды, и матушка сыра земля, пески и реки, и звери и леса, и змеи и черви». Запрещались воровство, блуд, пьянство, требовались дружба, гостеприимство. Но активисты сект богохульно именовались «христами» и «богородицами», и считалось, что в них воплощается «святой дух». «Богослужения» представляли собой радения: люди доводили себя до экстаза плясками, кружением, били себя прутьями, палками, цепями.

В некоторых сектах радения исполнялись вполне по-язычески, в чём мать родила. А главные ритуалы во многом повторяли древние мистерии Востока и Малой Азии. Например, тёмные магические таинства «матери богов» Кибелы, справлявшиеся когда-то на горе Ида. Сохранились даже следы человеческих жертвоприношений, ритуального каннибализма: в незапамятные времена так поступали с избранницей, олицетворявшей богиню, хотя у хлыстов жертва стала уже символической. Ночью, около праздника Троицы, они плясали при свечах вокруг большого чана с водой, бичевали себя до крови, взывали в песнях к «богородице-матери земле сырой». Она выходила снизу, из погреба, выносила блюдо с дарами: изюмом, сладкими ягодами. Угощала собравшихся, помазывала водой. Её саму торжественно омывали, срезали сосок и, измельчив его на частички, кощунственно «причащались плотью и кровью». Это считалось высшей хлыстовской «святыней».

А запрещение блуда ничуть не распространялось на общие оргии: после радений свечи гасились, и в темноте устраивался «свальный грех». Забеременеть от неизвестного отца признавалось «от бога». Такая женщина объявлялась новой «богородицей», а зачатые в ритуалах дети должны были стать «христами» и «пророками».

Сектантов обнаружили. Первое судебное дело прошло в 1716–1717 годах. Не помогло. В 1732–1733 годах возникло новое большое дело, 3 человека было казнено, 116 бито кнутом и сослано. Но в 1745 году секту вскрыли в Москве. К ответственности привлекли аж 416 человек, из них 62 «учителя» и «пророка». Среди подсудимых оказались все монахини Ивановского и Варсонофьевского монастырей. Развернулись поиски по стране. Хлыстов выявляли, пороли, целыми «кораблями», т.е. сектантскими общинами, ссылали в места не столь отдалённые, но тем самым разносили заразу на новые территории.

К началу XIX века секты расплодились самым невероятным и причудливым букетом: «христовцы», скопцы, богомилы, монтане, контовщики, молельщики, купидоны, вертуны, прыгуны, телеши, ляды, дырники, наполеоновы дети, духоборцы, иконоборцы и т.д.

И тут уж остаётся только подивиться, из каких стран и эпох всё это понабралось в Россию! Скажем, монтане – раннехристианская ересь, осуждённая ещё во II веке. Она проповедовала некий третий «завет святого духа», полное безбрачие, отрицала покаяние, а путь к «спасению» видела через самоистязание и добровольное мученичество, то есть через садомазохизм. Иконоборцы – византийская ересь VIII–IX веков, богомилы – X–XI веков. Телеши продолжали установки адамитов, чешской секты XV века, обходились на молениях без какой-либо одежды. Прыгуны были близки гюпферам, голландской секте XVI века. Уральские дырники объединили христианство с митраизмом древних гуннов, тюрков, монголов, отождествляли Бога с культом неба-Тенгри, молились под открытым небом или «дырой» – окном или отверстием в стене.


Самой изуверской сектой были скопцы. Для мужчин они практиковали посвящение «за одной», «за двумя» и «за тремя печатями», что соответствовало частичному или полному лишению детородных органов. Для женщин одна или две «печати» означали удаление молочных желез. Еще более высокой ступени «посвящения» достигали те, кто принимал «печати огненные», выжигание раскалённым железом. Кстати, и эти обряды пришли из глубин веков, из языческих культов «великих матерей».

Служителями малоазиатской богини Кибелы являлись скопцы, фанатики посвящали себя богине, жертвуя ей мужское достоинство. Другим богиням, олицетворявшим девственную природу, служили безгрудые жрицы, скреплявшие таким образом обет безбрачия.

А в России, невзирая на омерзительные ритуалы, секта стала самой могущественной. Причина была чисто материальной. Скопцы подмяли под себя меняльный (ростовщический) бизнес. Изощрённый ум и жадность евнухов помогали наживать капиталы, а наследников заведомо не было, деньги всех «посвящённых» оставались у тузов секты. Богатства собирались колоссальные (при аресте скопца Плотицына было изъято наличными более 18 млн. рублей – тогдашних! В пересчёте по нынешнему курсу он считался бы мультимиллиардером).

Именно это обстоятельство обеспечивало успехи скопцов. За согласие «посвятиться» они выкупали на волю крепостных, предлагали желающим ссуды для открытия своего дела. Окручивали должников, угрожая по суду отправить их в тюрьму. У скопцов действовала собственная разведка. Выискивала разорившихся хозяев, промотавшихся игроков или людей, мечтающих о дорогом приобретении. Через подставных лиц им выделяли нужные суммы и, вроде бы, «забывали», пока не нарастут проценты. Сократить долг можно было по определённой таксе: «посвятиться» самому, уговорить родных, знакомых.

В политике сектанты традиционно поддерживали антигосударственные, разрушительные силы. В частности, хлысты провозгласили очередным «христом» Пугачёва. Скопцы тоже признали за ним столь высокий ранг, хотя взаимопонимания не достигли. Емельян Иванович выслушал делегатов, но он был несколько иного мнения о плотских радостях. Всех попадавшихся скопцов, начиная с самих делегатов, приказал вешать.

Зато с властями сектанты умели находить общий язык. Деньги помогали подмазывать администрацию взятками. Кого-то из чиновников держали «на крючке» за долги, собирая о них компрометирующие сведения. Честных служак могли дискредитировать, купив обвинителей и лжесвидетелей. Поддерживались и прочные контакты с уголовным миром. Воры как раз через менял сбывали краденое, им предоставляли убежище, а за это они опекали сектантов, которым всё-таки случалось угодить за решётку.


Имея столь мощную опору, секты скопцов распространились по Тульской, Тамбовской, Орловской губерниям, угнездились в Костроме, Саратове, Самаре, Томске, Москве. Влезли и в Санкт-Петербург. При Павле I в столице проживало несколько ростовщических тузов, сюда переместилась резиденция скопческого «христа» Селиванова. Скопцы проникли даже ко двору, завербовали в секту царского лакея Кобелева. Но Павел, узнав об их поползновениях, церемониться не стал, Селиванова и его присных отправил в тюрьму.

Александр I в угоду либеральным приближённым изменил политику. Объявлял амнистии, выпустил на свободу «политических», в том числе Радищева. Освободил и Селиванова, с 1802 года он открыто жил и проповедовал в столице. Да и питерские финансовые воротилы Ненастьев, Костров, Солодовников не скрывали своей принадлежности к секте. Молва о «пророчествах» скопческого «христа» распространялась в «высшем свете». Сам Александр I при вступлении в антинаполеоновскую коалицию не побрезговал посетить его, получить предсказания о будущем, и Селиванов убеждал его не воевать с Бонапартом. Когда война обернулась поражением, и «пророчество» сбылось, авторитет евнуха подскочил ещё выше.

В тяжёлом 1812 году люди потянулись к нему, чтобы узнать о собственном будущем, судьбах близких, получить советы. Тянулись в горе родственники погибших, надеясь обрести в откровениях Селиванова утешение и поддержку. Не мудрено, что на послевоенные годы пришёлся наивысший пик сектантских успехов. Они снова проникли в придворную сферу, в их ряды «посвятился» камергер двора Елянский. В 1814 году через Елянского царю был представлен проект «церкви таинственной». Предлагалось учредить в России «божественную канцелярию» и установить «феократический образ правления», при котором скопцы станут секретными советниками всех отраслей управления.

Для этого их предстояло постригать в монахи и рукополагать в священство. Сектантов-иеромонахов следовало приставлять ко всем начальникам, в каждый полк и каждый город. «Иеромонах, занимаясь из уст пророческих гласом небесным, должен будет секретно совет подать... во всех случаях, что господь возвестит о благополучии или о скорби; а командир оный должен иметь секретное повеление заниматься у иеромонаха полезным и благопристойным советом, не уповая на свой разум и знание». Селиванов должен был стать советником при самом императоре, руководить всей сетью скопческих «пророков». Эти реформы требовалось хранить в глубочайшей тайне, чтобы «не пометать бисер», а в итоге Россия возвысится, «будет всех сильнейшею победительницею всего мира».

Елянского быстренько объявили сумасшедшим и заключили в психушку. Впрочем, на деятельности сектантов это совершенно не отразилось. Она развивалась по нарастающей. В 1816 году скопец-миллионер Солодовников отгрохал для Селиванова настоящий дворец, «дом божий, горний Иерусалим». Со всеми удобствами – там были и личные покои, и салоны для бесед, и разукрашенный зал для радений, и оборудованные помещения для ритуальных хирургических операций с новообращёнными.


Сектанты активно финансировали радикальные вольнодумные клубы: те самые клубы, где формировались и вызревали тайные общества декабристов. И в те же самые годы, когда офицеры и аристократы принялись готовить мятеж, в войсках столичного гарнизона развернули усиленную агитацию скопцы. Очевидно, офицеры-заговорщики знали об этом. Но не мешали. Судя по всему, считали изуверов полезными союзниками. Особенно успешной была агитация в лейб-гвардии Егерском полку, там возникло многочисленное гнездо сектантов.

А возле «дома божия горнего Иерусалима» вереницами останавливались богатые кареты. Знатные дамы, ничуть не таясь, собирались слушать вдохновенные беседы Селиванова. Светское «общество» в это время как раз захлестнуло повальное увлечение мистикой. Аристократы самозабвенно перемещались по спиритическим кружкам, приобщались к астрологии и магии. Скопческие «истины» как нельзя лучше ложились в общую струю.

Нравы царили более чем вольные, не иметь любовников и любовниц было как будто и неприлично. Но знать пресытилась обычным развратом. Тянуло к чему-то более острому, опасному, болезненному. В секте оно существовало. Тут воочию соприкасались с людьми, прошедшими страшное и неведомое. Особо ценным гостям разрешали скрытно полюбоваться, как калечат соблазнившихся мужиков и девок. И многих гостей самих влекло в пропасть. Среди «посвящённых» появились гвардейские офицеры. А уж экзальтированных поклонниц Селиванова сдерживала лишь тогдашняя мода со слишком глубокими декольте – «печатей» никак не спрячешь. Пожалуй, даже это не остановило бы, просто не решались стать первыми. Найдись первая рискнувшая, и покатилась бы новая светская мода…


Но в 1818 году губернатором Санкт-Петербурга был назначен герой пяти войн, генерал от инфантерии Михаил Милорадович. И вот он-то взялся за скопцов по всей строгости закона. Как же ему мешали! Вмешивались высокие покровители, передавали ещё более высокие «пожелания». Милорадовича это не останавливало, он не оглядывался ни на кого. Скопцы пробовали воздействовать на него отработанными методами, но подкупить губернатора оказалось абсолютно невозможным. Пустили в ход клевету, сфабрикованные обвинения. Тоже не помогло. Репутация генерала была настолько безупречной, что никакая грязь к ней не прилипала.

Опираясь на столичного обер-полицмейстера Горголи, Милорадович собрал достаточные доказательства, и в ноябре 1819 года начались аресты. К июлю 1820-го разветвлённая питерская организация была ликвидирована, а Селиванова отправили в монастырское заключение в Суздаль.

Минуло несколько лет, и Милорадович так же прямо и смело выступил против декабристов, пал на Сенатской площади от пули Каховского. Тут уж вспомнили, зашептались – вот она, «кара» за Селиванова. Впрочем, нет никаких доказательств, что убийство являлось местью скопцов. Милорадовича ненавидели и сектанты, и заговорщики, напрямую не входившие в секту. А уж для декабристов он представлял смертельную опасность. Выехав на площадь и заговорив с обманутыми солдатами, он со своим колоссальным авторитетом запросто мог повернуть штыки воинов на самих смутьянов.

Но и после подавления восстания сектанты не успокоились, пытались действовать самостоятельно. Не жалели денег, скопческая пропаганда в 1826–1827 годах достигла максимального размаха. Дошли даже до самозванчества, очередного кандидата в «христы», Алексея Громова, провозгласили «цесаревичем Константином». Но Николай I, в отличие от старшего брата, либеральничать не любил, а выступление декабристов красноречиво подтвердило – порядок надо наводить крепко и решительно. Скопцов наконец-то признали «особо вредной сектой» и разгромили их структуры по всей стране.

Валерий Шамбаров