Как обманули Францию

Выборы во Франции проходят довольно скучно — ничего общего с тем драйвом, которым сопровождались президентские выборы в США, с удивительно пристрастными репортажами CNN, скрупулёзным подсчётом голосов в каждом штате в прямом эфире и постоянно меняющимися сине-красными картами. Состоявшийся вчера первый тур выборов президента Пятой республики на этом фоне смотрелся как нудный спектакль, поставленный бездарным режиссёром. Уныло спорили друг с другом дежурные политологи, часами не менялись цифры экзитполов (по французским законам их нельзя публиковать до закрытия участков, поэтому первое время все обсуждали данные бельгийских сайтов).

Зато потом началось веселье: не дожидаясь объявления официальных результатов, один из фаворитов гонки, Франсуа Фийон, внезапно поздравил своего соперника Эммануэля Макрона с победой и призвал своих сторонников голосовать за него, чтобы остановить «нетолерантную» Марин Ле Пен. Почти сразу же вспыхнули беспорядки в Париже: левая молодёжь, голосовавшая за Жан-Люка Меланшона, вышла на улицы и принялась крушить витрины под крики «Ни Марин, ни Макрон!». В штабах Макрона и Марин назло демонстрантам пили шампанское.

Однако пришёл новый день, а с ним — понимание того, что накануне народ Франции сделал свой главный выбор на ближайшие пять лет. То есть формально, конечно, впереди ещё второй тур, но все понимают, что новая реальность была создана именно вчера. И теперь с этой новой реальностью нужно как-то жить дальше. Причём не только Франции, но и всем нам.

Франция, казалось бы, не самая важная страна на свете, но это впечатление ложное. Точнее, эта иллюзия возникла из-за того, что в последнее десятилетие во главе этой страны стояли политики либо бесцветные — типа Олланда, либо яркие, но слабые — вроде заискивающего перед американцами Саркози. А ведь ещё не так давно были времена, когда Париж находил в себе мужество отказывать Вашингтону в поддержке военных авантюр (вторая война в Персидском заливе), не говоря уже о генерале де Голле, потребовавшем (и получившем!) у США французский золотой запас, лежавший «на хранении» в Форт-Ноксе. Правда, ходят слухи, что де Голль сделал это только после того, как заручился негласной поддержкой семьи Ротшильд, у которой тоже были виды на французское золото. Запомним эту деталь — она важна.

В чём же, собственно, значение Франции? Геополитический вес её, увы, уменьшился с тех пор, как де Голль предлагал Хрущёву построить Европу «от Атлантики до Урала». (Хрущёв тогда, кстати, не на шутку разгневался, решив, что генерал намекает на возможное расчленение Советского Союза и хочет оттяпать европейскую часть СССР. Успокоить Никиту Сергеевича удалось не сразу.) Франция традиционно сильный игрок на мировом рынке оружия (и прямой наш конкурент), французские спецслужбы до сих пор очень эффективно действуют в Африке и на Ближнем Востоке — вот, пожалуй, и всё, чем может похвастаться La Belle France на международной арене.

Но есть ещё одна очень существенная деталь. Франция — это сердце Европейского союза. Если представить себе, что она самоудалится, ЕС, скорее всего, просто умрёт, как умирает человек, чьё сердце внезапно перестало биться. Останется, конечно, Германия — экономический локомотив единой Европы, останутся страны Бенилюкса, но многие последуют примеру Франции, например Италия или Греция. И даже если ЕС выживет в виде искромсанного со всех сторон обрубка, идея наднационального сверхгосударства потерпит историческое поражение.

А вместе с ней окажется отброшенной на обочину и философия глобализации, или, как чаще говорят во Франции, мондиализма. Того самого, с которым неустанно сражается лидер Национального фронта Марин Ле Пен.

«Мондиализм — это идеология, направленная на отрицание смысла существования наций, их адаптацию к миру «постмодерна», которая направлена на формирование нового вида «хомо мондиалис», оторванного от корней, единственной идентичностью которого является идентичность глобального потребительства», — писала она в своей книге «Чтобы Франция жила». Борьба с мондиализмом и его проповедниками, сторонниками мира без границ и без национальных особенностей, определяет важнейшую черту идеологии Марин Ле Пен — неоспоримый приоритет национальной и цивилизационной идентичности. Грубо говоря, лидер НФ выступает против мигрантов не потому, что она расистка, а потому, что видит: в результате действий глобализаторов из Брюсселя Франция перестаёт быть Францией, превращается в грязноватую и криминогенную, заселённую кочевыми племенами территорию.

С точки зрения трезво мыслящего, воспитанного в традиционной системе ценностей человека, это, безусловно, правильно. Трагедия Франции заключается в том, что таких — разделяющих традиционные ценности — людей там осталось не так уж много.

Судя по результатам первого тура, едва ли треть от общего числа избирателей. К 21,53%, отдавшим свои голоса Марин, следует приплюсовать некоторое количество тех, кто предпочёл проголосовать за Фийона (тоже высказывавшегося за ужесточение иммиграционного законодательства), и, пожалуй, электорат Николя Дюпон-Эньяна — лидера движения «Вставай, Франция», выступающего за резкое сокращение квот на приём мигрантов и за выход Франции из зоны евро. В общей сложности Марин может претендовать на 30—34% во втором туре.

И конечно, этого совершенно недостаточно, чтобы выиграть у Эммануэля Макрона. За которого, как стало ясно после выступления Фийона, проголосуют многие республиканцы и уж наверняка все социалисты. Непонятно, правда, как поведёт себя левый электорат Жан-Люка Меланшона, но вряд ли эти люди бросятся голосовать за лидера НФ — уж очень велики разногласия по ключевым политическим вопросам.

Таким образом, при самом благоприятном для Марин стечении обстоятельств результат второго тура будет выглядеть так: 34% за Ле Пен, 66% — за Эммануэля Макрона. А это означает, что следующим президентом Франции станет убеждённый глобалист (мондиалист) и еврооптимист.

Эммануэль Макрон пришёл в политику из мира финансов — в СМИ любят подчёркивать тот факт, что он был инвестиционным банкиром в банке Ротшильдов, но ведь в такую контору с улицы не устроишься. Путь Макрона пролегал через очень любопытные сферы — такие как Генеральная финансовая инспекция и Комиссия по стимулированию экономического роста, известная также как комиссия Аттали. Жак Аттали — один из отцов идеологии мондиализма, создатель теории кочевых элит — людей, не привязанных ни к родине, ни к семье, свободно перемещающихся по миру, зарабатывающих деньги там, где это особенно выгодно, — и горячий сторонник идеи отмирания национальных государств. Именно Жак Аттали познакомил Макрона с влиятельными людьми, входившими в ближний круг Давида де Ротшильда, — Сержем Вайнбергом и Франсуа Энро. Последний и нанял молодого фининспектора на должность аналитика банка — а дальше уже Макрон приложил все усилия, чтобы оправдать оказанное ему высокое доверие.

И только потом Макрон устремился в высшие политические сферы — сначала стал заместителем генерального секретаря Елисейского дворца (эта должность давала ему возможность корректировать все аспекты экономической политики Олланда), а в 36 лет был назначен министром экономики. На этом посту он разработал закон «для экономического роста, активности и равенства шансов», получивший известность как закон Макрона. Закон содержал меры, направленные на либерализацию, усиление конкуренции и развитие многих отраслей экономики, — в том числе, например, такую «оригинальную» меру, как разрешение магазинам работать по воскресеньям 12 раз в году (до принятия закона французские магазины могли работать в воскресные дни только пять раз в год). Этот законопроект, кстати, безжалостно критиковала Марин Ле Пен: она считала, что закон навязан Франции ненавистной евробюрократией и нацелен на то, чтобы ещё больше подчинить экономическую жизнь страны требованиям Еврокомиссии.

Закон Макрона вызвал в своё время мощное общественное противодействие, и Национальная ассамблея отказалась его принимать. Тогда президент Олланд использовал право президента и собственноручно придал проекту Макрона законную силу.

Не особенно популярный, не имеющий внятной политической программы, откровенно «плавающий» на дебатах Макрон, казалось, не имел шансов составить серьёзную конкуренцию опытнейшему политику Франсуа Фийону («Республиканцы») и даже крайне левому Жан-Люку Меланшону, использовавшему в своей предвыборной кампании новейшие технологии (он, например, одновременно выступал на двух митингах в разных концах страны: в одном городе вживую, а в другом — в виде голограммы). Единственным кандидатом, которого Макрон мог победить, была Марин Ле Пен — в силу того, что против неё легко было мобилизовать многочисленный левый электорат (для левых нацфронтовцы — экзистенциальные враги). Поэтому было сделано всё, чтобы во второй тур прошла именно Марин, а не Франсуа и не Жан-Люк — против этих зубров Макрон мог и не выстоять.

В то время как Марин не могла получить кредит ни в одном из французских банков («Спонсировать НФ — всё равно что давать деньги Гитлеру!»), Макрон без всяких проблем получил €8 млн от одного «пожелавшего остаться неизвестным» доброжелателя и вообще не знал никаких проблем с деньгами. Вся медиамашина Пятой республики работала только на него. В то время как Фийона и Марин травили, словно бешеных псов, про Макрона в эфире не говорили ничего, кроме панегириков. В итоге к старту первого тура Макрон подошёл уверенный, что покровители обеспечат ему победу.

Они и обеспечили. В поддержку Макрона высказались не только экс-премьер Мануэль Вальс, не только самый популярный министр социалистического правительства Жан-Ив Ле Дриан, но и сам президент Олланд, и премьер Бернар Казнёв, и самый главный покровитель «ни левого, ни правого» кандидата Жак Аттали. Можно предположить — хотя вслух об этом никто не говорил, — что весомую помощь оказало Макрону то самое семейство Ротшильд, в банке которого он трудился до перехода на госслужбу.

А когда голосовать за Макрона призвал сам Франсуа Фийон, стало окончательно ясно: во Франции состоялся крупнейший в истории Пятой республики договорной матч. Целью этого матча было ни в коем случае не допустить в Елисейский дворец человека, настроенного на освобождение La Belle France из цепких объятий ЕС и сокращение потока мигрантов, размывающих национальную идентичность страны.

Теперь мондиалисты могут спать спокойно. Обманутая Франция будет приветствовать нового президента и радоваться, что не позволила взять власть страшной националистке и ксенофобке.

Впрочем, всегда нужно оставлять место надежде. Вдруг произойдёт чудо — и французы прозреют? Прозреют и увидят, что случится с их страной, если президентом станет мондиалист Макрон.

«Батаклан» покажется не стоящим упоминания эпизодом, а лагерь «Джунгли» под Па-де-Кале — щекочущим нервы курортом.

Франция! Присмотрись к этому человеку внимательнее. Пока ещё есть время...

Кирилл Бенедиктов