«Назло русским снести пол-Варшавы…»

Дворец культуры и науки
Фото: wikipedia.org

Уже который год то громче, то тише в Польше обсуждают возможность сноса варшавского Дворца культуры и науки, построенного Советским Союзом и подаренного полякам. Должно ли это удивлять? Откровенно говоря, после того, как в Речи Посполитой началось разрушение памятников воинам Красной армии, освободившим эту страну от гитлеровской оккупации, сам собою напрашивается отрицательный ответ.

Тем более что происходящее с могилами погибших освободителей стало одним из аргументов и для инициаторов сноса дворца. Как пишет польский историк и журналист Марцин Саланьски, именно потому, что «много гминных (местных) самоуправлений решилось на снос памятников, славящих Красную армию и ее солдат», деятели краковских комбатантских организаций «в ответ на громкое празднование дня рождения Дворца, призвали президента Варшавы Анну Гронкевич–Вальц отметить 60-летие сдачи здания в эксплуатацию решением о сносе архитектурного монстра, напоминающего полякам, что они – невольники Советов».

«Краковская инициатива» вскоре получила продолжение на официальном уровне. Одним из первых, если не самым первым, ее поддержал тогдашний вице-премьер и министр финансов Матеуш Моравецкий. Такую же точку зрения высказал тоже вице-премьер, министр культуры и национального наследия профессор Петр Глинский. Поддакнул ему бывший министр иностранных дел Радослав Сикорский, которому на этом месте видится большой парк с глубоким озером. А заместитель министра национальной обороны Бартош Ковнацкий, будучи в эфире станции «Радио ZЕТ», в ответ на вопрос, можно ли взорвать Дворец, сразу же заявил, что, это были бы «прекрасные учения, прекрасная школа для наших солдат». Затем выразил сожаление, что «объект включен в реестр достопримечательностей», и не стал скрывать, что является «сторонником сноса и иных объектов, появившихся в Варшаве в послевоенное время».

Дискуссия о том, «есть ли на пространстве современной и демократичной столицы место для реликвии советского нажима, возникает время от времени уже в течение 25 лет».

Тот же Мартин Саланьски напоминает, что «еще в 1989 году появились первые предложения застройки окружения дворца, включая его разрушение». Уже тогда говорилось, что к своему сорокалетию он «должен быть разобран и возвращен русским как неудачный подарок».

А Матеуш Моравецкий, став премьером Речи Посполитой, подтвердил свою позицию и добавил, что мечтает об этом чуть ли не сорок лет.

И все-таки прозвучавшее предложение вызвало в польском обществе и недоумение. Во-первых, потому что дворец все-таки является уникальным архитектурным сооружением, без которого уже трудно представить Варшаву. Весьма часто она узнаваема именно по этому, так сказать, неприятному кое для кого объекту. Во-вторых, дворец не только самое высокое здание в польской столице – 237 метров, но и самое объемное – 817 000 кубических метров внутреннего пространства. Его общая площадь — 123 084 квадратных метра – более двенадцати гектаров. В нем находится 3 288 отнюдь не пустующих помещений. Польские источники сообщают, что во Дворце культуры и науки размещаются весьма важные общественные институции. Например, музеи. Музей техники и Музей эволюции Польской академии наук. Театры – драматический и кукольный. А еще киноструктуры, высшие учебные заведения. Там же находятся штаб Польской академии наук, Высшая аттестационная комиссия. Там каждый год проводятся международная книжная выставка-ярмарка и ярмарка Компьютер-Экспо. Есть во дворце зал конгрессов, способный вместить 3000 человек, есть дворец молодежи с большим бассейном, есть книжные магазины, рестораны. Теле- и радиоантенны, расположенные на его шпиле, попросту трудно сосчитать. А поскольку огромное здание является государственной собственностью, то доходы от его эксплуатации поступают в бюджет столицы.

С точки зрения пользы и целесообразности многие аналитики постарались взглянуть и на расходы, неизбежные при сносе огромного высотного сооружения. И схватились за голову, тем более что «к несчастью помышляющих о разрушении Дворец культуры построен на зависть основательно». Они установили, что на его возведение использовано более 40 миллионов штук кирпича и 26 тысяч тонн стали. А еще бетон, плиты перекрытия, облицовочный мрамор и не только мрамор… Получилось, что в случае сноса, как подсчитал, например, Адам Стемпень, придется вывезти до 300 тысяч тонн грузов. И если даже четырехосный грузовик может принять в свой кузов 17–20 тонн, сколько же понадобится таких машин? Тысячи, даже десятки тысяч достаточно мощных автомобилей. А сколько предстоит сделать рейсов? А какие заторы повлечет появление грузовых колонн на варшавских улицах? И сколько времени все это продлится?

Некоторые прожектеры предлагают проложить железнодорожную колею, но тогда надо сосчитать количество грузовых вагонов. В любом случае лишь на первом этапе потребуется почти миллиард злотых – примерно 300 миллионов долларов. Но многие аналитики полагают, что названная цифра расходов является минимальной. В реальности они могут быть в четыре раза больше – свыше миллиарда долларов. И, как утверждают многие специалисты, не все удастся разобрать без применения взрывчатых материалов. Но рядом две линии метро, множество жилых домов. Плюс капиталовложения в новое строительство на расчищенном месте.

Представитель правления самого Дворца культуры и науки Себастиан Вежбицкий в беседе с корреспондентом радио Fakt24 назвал его снос «абсурдным замыслом», которому нет никакого оправдания. И предложил «не сходить с ума, ведь в таком случае придется снести половину Варшавы, отстроенную во времена коммунизма».

Но любопытен еще один нюанс. Даже у противников его сноса не удалось пока встретить суждений, гласящих, что это все-таки подарок, притом подарок соседа, с которым воленс-ноленс полякам придется считаться, потому презент лучше сохранить, дабы отношения не портить. Тем более что презент весьма дорогой, и его дороговизна не может ни на что не намекать. Скорее всего, преподносящая его сторона рассчитывала произвести хорошее впечатление на соседа, которому предназначался подарок, дабы выстраивать с ним нормальные, а не напряженные отношения, какими они были перед Второй мировой войной, которая завершилась совсем недавно. Тогда их характеризовали словами «хуже некуда». Можно без особого преувеличения сказать, что в межвоенное время Польша считалась в СССР не меньшим неприятелем, чем нацистская Германия. Речь Посполитая располагала одной из самых крупных в Европе армий. Она первой подписала договор с гитлеровским рейхом, а затем внесла чуть ли не решающий вклад в разрушение системы коллективной безопасности в Европе, ослабление роли Лиги наций, а также в неподписание Восточного и Западного пактов, призванных остудить планы рейха… И во многом подтолкнула СССР к решениям, в результате которых сама же стала первой жертвой той войны. Речь идет о ныне постоянно проклинаемом на берегах Вислы пакте Молотова – Риббентропа.

Свежа была и память о так называемой польско-советской войне, в результате которой Литва, Белоруссия и Украина потеряли значительные территории. В Советской Белоруссии, например, день освобождения от белополяков – 11 июля – отмечался с не меньшей помпой, чем 7 ноября – годовщина Великой Октябрьской социалистической революции и 1 мая – День всемирной солидарности трудящихся.

С послевоенной, тем более уже социалистической, Польшей отношения нужно было выстраивать на иной основе. Понимал ли Сталин сложность задачи, знал ли историю вопроса, которая отнюдь не ограничивалась предвоенным временем? Скорее всего, да. В таком случае, чем он руководствовался, выстраивая политические и экономические контакты с новой Польшей?

Возможно, тем же, что и российский император Александр I, полагавший, что добрым расположением к полякам можно изменить их отношение к русским. Поэтому после наполеоновских войн он восстановил польскую государственность, ликвидированную в результате известных разделов первой Речи Посполитой.

Созданному под его эгидой Царству Польскому он дал конституцию, которой не было в самой Российской империи, свое правительство, свою армию, открыл в Варшаве университет, предоставил такие хозяйственные условия, что вскоре Царство стало наиболее промышленно развитым регионом России, а его население за сто лет увеличилось в четыре раза.

Ответом на эти усилия явились польские восстания, первое из которых вспыхнуло уже через полтора десятка лет. После второго – еще через тридцать – прозвучало несколько весьма важных выводов. Один из них огласил польский маркграф Александр Велёпольский, служивший помощником императорского наместника Константина Николаевича: для поляков еще можно что-то сделать, с поляками – никогда. Правда, Велёпольский потом уточнил, что это не его слова, он только довел их до сведения сородичей. Не исключено, что их в сердцах произнес сам наместник.

Два других принадлежат современнику маркграфа и наместника выдающемуся русскому философу В.С. Соловьему.

В работе «Великий спор и христианская политика» он заявил, что «если бы на Венском конгрессе полновластный тогда император Александр I думал более о русских, нежели о польских интересах», то «коренную Польшу возвратил бы Пруссии», в составе которой она была после тех самых разделов.

И в таком случае «вероятно, нам не было бы необходимости много рассуждать о Польше», польский вопрос был бы решен путем «неизбежного онемечивания», от которого «Россия спасла Польшу в 1814 году». В бывшем Великом княжестве Познанском, тоже созданном Венским конгрессом на землях бывшего Польского королевства, но присоединенном к Пруссии, все говорили уже по-немецки, ибо там «польский элемент… не может устоять перед немцами и все более и более поглощается ими». У него не было никаких сомнений в том, «что же сталось бы, если бы прусские немцы были хозяевами в главной части Польши»…

Тем не менее, отметив, что «тело Польши сохранено и воспитано Россией», автор вынужден был констатировать, что «польские патриоты скорее согласятся потонуть в немецком море, нежели искренно примириться с Россией». Значит, «есть тут более глубокая, духовная причина вражды». Она является «выражением вековечного спора Запада и Востока, и польский вопрос есть лишь фазис великого восточного вопроса». А раз так, то «нельзя сойтись с поляками ни на социальной, ни на государственной почве».

Суждения Владимира Соловьева впоследствии фактически подтвердил известный польский историк и философ Александр Бохеньский, который отнюдь не был русофилом, наоборот мечтал о распаде СССР. В вышедшей сразу после Второй мировой войны книге «История глупостей в Польше» он тоже согласился, что по отношению к полякам, начиная с Екатерины Великой, «все цари шли по линии династического абсорбирования, а не государственного, а не, тем более, национального поглощения». Однако та линия «несколько раз прерывалась, и почти всегда польской стороной», чему «всегда сопутствовала трудолюбиво культивируемая и раздуваемая до наивысших границ иррациональная ненависть к Москве».

Еще раньше один из главных теоретиков польского национализма Роман Дмовский, будучи депутатом Государственной Думы Российской империи в самом начале ХХ века, говорил о польских патриотах, которые больше ненавидят Россию, чем любят Польшу.

И все равно советская сторона предприняла то, что предприняла. Могла ли она поступать иначе? Можно с уверенностью сказать, что нет. Во-первых, Польша вступила на социалистическую тропу, и враждовать с ней было уже нельзя. Во-вторых, а был ли иной способ наладить отношения, кроме задабривания? Тоже нет. Значит, у Сталина не оставалась иного пути, кроме того, по которому в свое время пошел Александр I.

Процесс дарения дворца начался в 1952 году. Правда, подарок мог быть иной: клинический городок, жилой квартал, метро. Поляки выбрали дворец. Надо полагать, проект метро не подошел потому, что подземная транспортная сеть считается подходящей для городов-миллионников, ведь ее надо загрузить соответствующим пассажиропотоком, дабы быстрее наступила окупаемость. В Варшаве столько жителей еще не было. Жилой квартал? Но возведение домов такого назначения не является столь уж сложным процессом. Клинический городок, госпиталь, как до сих пор говорят в Польше? Так он связан с болезнями… А вот Дворец культуры и науки! О многом говорило уже само название подарка.

Современная польская пресса подчеркивает, что московский архитектор Л.В. Руднев, автор главного здания Московского государственного университета, которое во всем мире считается выдающимся зодческим творением, создал на этой же основе пять проектов. Поляки выбрали самый высокий вариант.

В процессе согласования они добавили к нему помещения для театров, зал конгрессов. Соответственно, росла и высота здания. На сей счет есть в польских СМИ и такая картинка: «Для определения высоты объекта российские и польские архитекторы собрались у Силезско-Домбровского моста на правом берегу Вислы. На оси будущей высотки летал небольшой самолет, тянущий за собой шар. Стоявшая у моста группа имела контакт с пилотом. Поначалу шар летал на высоте 100 метров, затем все выше – 110, 120. Русские с Рудневым решили, что 120 метров вполне достаточно для самой высокой точки в городе. Поляки с руководителем группы уполномоченным по делам строительства Дворца и одновременно главным архитектором Варшавы Юзефом Сегалином стали требовать «Выше!» после каждых очередных 10 метров поднятия шара. В результате высота главной башни определена была в 120 метров, башенка – 160 метров, плюс игла – 230 метров».

Строительством занималось «3500 российских рабочих, которые жили в специально для них построенном жилище с кинозалом, столовой и бассейном». Оно длилось со 2 мая 1952 года по 22 июля 1955 года.

Высотка «с самого начала возводилась как дар советского народа народу польскому», а заказчиком проекта, твердо уверены в Варшаве и теперь, был лично И.В. Сталин. Уже через два дня после его смерти – 7 марта 1953 года – совместным постановлением Государственного Совета и Совета Министров Польской Народной Республики зданию было дано название «Дворец культуры и науки имени Иосифа Сталина». Постановление подписали председатель Совета Министров ПНР Болеслав Берут и председатель Государственного Совета Александр Завадский.

Тогда им вряд ли могло прийти в голову, что столь прямая причастность Советского Союза, тем более, Сталина к появлению в Варшаве этого Дворца со временем станет его главным недостатком, даже несмываемым пятном.

И уж, тем более – что наступит время, когда в Польше будут разрушать памятники освободившим ее от гитлеровцев воинам Красной армии. Ведь они точно знали, что тогда – в 1944 –1945 годах – красноармейцы спасли Польшу уже не от онемечивания, а от уничтожения.

Вряд ли они предполагали появление в Речи Посполитой обвинений, что Красную Армию в Польшу никто не звал. А также, что зазвучат голоса тех, кто сожалеет, что предвоенное польское руководство не присоединилось к Гитлеру и совместно с ним не приняло участие в походе на восток. Впрочем, и так по подсчетам профессора Силезского университета Рышарда Качмарека в гитлеровском вермахте воевало почти полмиллиона граждан довоенной Польши, а в нынешней Речи Посполитой живет до трех миллионов их родственников.

И уж точно ни Берут, ни Завадский не предполагали, что Сталина и Гитлера в Польше поставят на одну доску. При этом в исторических потемках останется вопрос, почему Гитлер строил в Польше только концентрационные лагеря, почему уже 23 ноября 1939 года нацистские оккупационные власти приняли документ, в котором говорилось, что на польских территориях «университеты и иные высшие учебные заведения, а также средние школы… должны быть полностью закрыты». Полякам «можно разрешить только начальные школы, которые должны учить только самым простейшим вещам: умению считать, читать, писать».

А новый документ, принятый немцами 15 мая 1940 года, устанавливал, что их достаточно научить считать до 500 и писать свою фамилию. Умение читать становилось для поляков уже не обязательным. А вот Сталин почему-то решил подарить фешенебельный Дворец культуры и науки…

Время засвидетельствовало, что Сталин и последующие руководители СССР, борясь за польскую дружбу, «напоролись» на то же, что и цари. Польша показала, что «иррациональная ненависть к Москве» не зависит от политического строя: социализм в Речи Посполитой на ее наличие не повлиял. Недавно в интервью одному из российских журналистов депутат Европарламента от Речи Посполитой Януш Корвин-Микке повторил то же, что говорил Роман Дмовский: в нынешней Речи Посполитой по-прежнему много политиков, для которых ненавидеть Россию важнее, чем любить Польшу.

Профессор Ягеллонского университета и Педагогической академии Бронислав Лаговский считает русофобию «наиболее злокачественной польской национальной болезнью». Похоже, именно ею страдают те, кто разрушает памятники освободителям Польши. А, по подсчетам польского Института национальной памяти, в Речи Посполитой следует снести около 469 памятников по всей стране, поскольку они «создают ложную историческую картину». Какая судьба в этой связи постигнет Дворец культуры и науки в Варшаве, одному Богу известно. Не исключено, что его разрушение, которым в 2018 году предполагалось отметить 100-летие восстановления польской государственности, не состоялось только из-за дороговизны «мероприятия». Однако деньги – дело наживное. Важнее настроения. А нынешнему президенту Речи Посполитой Анджею Дуде тоже не нравится, что именно этот дворец – выше всех зданий в польской столице. У главы государства он не вызывает положительных эмоций как раз потому, что «является подарком лидера СССР Иосифа Сталина Польше».

В этом контексте удивляет, что в поле зрения «сносителей» не попал дворец Бельведер, который является одной из резиденций польского президента, а долгое время был основной. Он тоже относится к «русскому колониальному наследию», ибо возведен в 1824 году по поручению и на деньги российского правительства.

В нем обитал великий князь Константин Павлович – родной брат императора Александра I, императорский наместник в Царстве Польском. В Бельведере останавливались императоры во время визитов в Варшаву. Так и тянет спросить, ужель никто не учуял, что и «там русский дух, там Русью пахнет».

Бронислав Лаговский отмечает все-таки, что польская политика по отношению к России хоть и зловредна, однако «реального ущерба ей не наносит». В самом деле, что потеряет Россия от сноса Дворца культуры и науки в Варшаве? Кстати, профессор все-таки полагает, что большинство поляков не держится антирусских настроений. Поживем – увидим, кто прав: Лаговский или все-таки В.С. Соловьев…

Яков Алексейчик