Демократия или пропаганда? Стоит ли маньякам давать платформу для высказываний

Неделей ранее Ксения Собчак опубликовала на своем YouTube-канале часовое интервью с Виктором Моховым, более известным как скопинский маньяк.

В начале марта 71-летний мужчина освободился из тюрьмы после семнадцати лет заключения — в сентябре 2000-го года он похитил двух несовершеннолетних девушек и в течение нескольких лет держал их в подвале, где регулярно насиловал. Одна из узниц мужчины за время плена родила от педофила двух сыновей.

Освобождение Мохова вызвало широкий резонанс в обществе и без интервью Собчак, однако после выхода этого ролика люди не перестают задаваться вопросом: а стоит ли давать таким преступникам возможность высказывать свои идеи публично?

В поисках ответа на этот вопрос корреспондент Анастасия Красильникова поговорила с профильными специалистами.

«Исследование границ добра и зла» — так обозначила свою мотивацию Ксения Собчак, после того, как на ее интервью с критикой обрушились правозащитники. Одни обвинили журналистку в желании похайпить, другие — в откровенном содействии пропаганде педофилии.

И неспроста: в общении, казалось бы, призванным быть объективным, учитывая содеянное и особенности личности интервьюируемого, Собчак зачем-то откровенно флиртует и заискивает с преступником. Журналист обсуждает необыкновенно высокое для его-то возраста либидо Мохова, интересуется способами, с помощью которых скопинский маньяк в дальнейшем планирует искать себе даму сердца, а также в подробностях расспрашивает когда и в каких позах он насиловал своих рабынь. Кроме того, периодически Ксения и вовсе называет происходившее «сексом», а не жестоким насилием над подростками.

Сам Мохов в беседе с ведущей подчеркивает, что столь широкое внимание к его персоне преступнику «по кайфу», но и вообще он просто «оступился немножко, с кем не бывает».

Помимо абсолютно неэтичного поведения, Собчак обвиняют в том, что она не просто дала педофилу площадку для пропаганды своих извращенных идей, но и заплатила ему за это 50 тысяч рублей.

Первым об этом сообщил телеграм-канал Mash, другие СМИ оперативно распространили эту информацию. Однако журналист, пусть и используя крайне обтекаемые формулировки, отрицает, что «лично она ему платила».



По ее мнению, «если эти последователи сейчас бросятся строить бункеры в нашей необъятной и начнут похищать школьниц средь бела дня, в этом будет и косвенная вина Ксении Анатольевны и её команды».

С позицией о том, что подобное внимание и манера общения по отношению к человеку, обвиненному в сексуальном насилии над несовершеннолетними, неизбежно повлечет новую вспышку насилия, согласна и психолог Зара Арутюнян. Эксперт убеждена: «незачем это смотреть и тиражировать».



Арутюнян подчеркнула, что подобные материалы могут травмировать не только Катю и Лену [девушки, которых Мохов держал в сексуальном рабстве], но и стать триггером для других жертв сексуального насилия.



Сильнее прочих сомнительных высказываний Мохова, именно эта фраза наиболее остро была воспринята общественностью. Чиновники и правозащитники увидели прямую угрозу жизни и свободе жертве действий педофила. Так, депутат Оксана Пушкина попросила ФСИН и Генеральную прокуратуру России проверить это высказывание Мохова, предположив, что преступник за семнадцать лет тюрьмы так и не раскаялся.



Кроме этого, после публикации интервью, депутат Госдумы Антон Горелкин обратился к руководителю МВД Владимиру Колокольцеву с просьбой проверить беседу Собчак с Моховым. А глава Профсоюза журналистов Владимир Соловьев и лидер ЛДПР Владимир Жириновский и вовсе потребовали за законодательном уровне запретить «тяжким» преступникам выступать в СМИ.

Однако научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге Екатерина Ходжаева, говоря о вероятности привлечения скопинского маньяка к какой-либо ответственности за вышеупомянутую угрозу, выразила большие сомнения.



Вместе с тем, Ходжаева напомнила, что виновники преступлений, в том числе, в сфере половой неприкосновенности, после освобождения подвергаются так называемому административному надзору. В теории эта практика призвана как раз-таки обеспечивать безопасность обществу, а особенно, вероятным будущим жертвам осужденных по тяжким и особо-тяжким статьям. Однако на деле — работает она с переменным успехом.

«Для начала важно отметить, что административный надзор — достаточно недавняя история в российских реалиях. Появилась практика в 2010-х годах, когда реверсивная преступность [повторное совершение преступлений, не обязательно тех же самых] в принципе стала понятнее нашим правоохранителям, — рассказывает Ходжаева. — Чаще административный надзор устанавливается за выходцами из мест заключения. Напомню, что у нас не все осужденные попадают в места изоляции, есть и условные сроки, и иные формы наказания, за ними существует другой надзор».

Инициирует административный надзор инспекция ФСИН. Затем надзиратели передают информацию в органы внутренних дел по месту жительства преступника, а уже представитель исполнительного законодательства обращается в суд. Суд, соответственно, выносит решение, и на человека накладывается надзор.



Тем не менее, многие правозащитники, представители власти и общественные деятели отмечают острую необходимость более суровых ограничений для убийц и насильников. В соответствующей петиции активисты требуют пересмотреть правила надзора для таких преступников. В частности, обязать их «носить специальный браслет, а не давать интервью».

«В своей нынешней форме они не обеспечивают безопасность пострадавших и не позволяют предотвратить преступления», — убеждены авторы обращения.

Анастасия Красильникова