Великое переселение в Сибирь

От Ладожанки реальные факты это удивительно.
У меня разрыв шаблона! смайлик от удивления не могу подобрать
прям распирает от Ладожанки

vosem07 Пользователя нет Вчера, 15:16 +4
Ладожанка зашла с другой стороны. Зря я её похвалил, щлюха продажная не меняется, сжёг бы её без либеральных поправок на пол, и развеял бы пепел без всякого сожаления

«Благодаря неумелой, беспринципной переселенческой политике»
Что препятствовало заселению малонаселенной Сибири
В 1889 году, после восьмилетнего обсуждения вопроса о самовольном захвате крестьянами земель на востоке Российской Империи, правительством были выработаны «Правила о переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли». Они, как и многие последующие законы и циркуляры, преследовали цель сдержать уход крестьян за Урал, но на деле только увеличивали поток самовольных переселений.
Даже если для переселенцев сразу находилась свободная и пригодная для жизни земля, для ее освоения после изнурительного пути попросту не оставалось средств

Великие александровские реформы не только не решили, но и углубили основные проблемы аграрной страны. В 1861 году крестьяне вместе с ограниченной волей получили чрезвычайно скудные земельные наделы. Уже к концу 1860-х годов множество крестьян европейской России не могли прокормиться хлебом со своих наделов. Заплатить все налоги и подати доходами от земледелия могли только те из них, кто имел наделы в 6–7 десятин (десятина — 1,09 га) на душу в семье. Многие же бывшие государственные крестьяне через 10 лет после реформы имели на душу 3,8 десятины, а бывшие помещичьи — 2,2 десятины. А около 640 тыс. помещичьих крестьян получили при освобождении в 1861 году только даровой надел, который в некоторых губерниях был меньше десятины.

Против малоземелья они стали голосовать ногами. Отдав свои две-три десятины общине, мужик брал паспорт как бы для заработков на стороне и отправлялся с семьей на свой страх и риск искать «вольную землю» в Сибири, то есть решался на захват казенных земель. Многие не выдерживали долгого пути и оседали в первых «просторных» губерниях — Самарской, Уфимской или Оренбургской. Самые выносливые же добирались до Томской губернии, где было почти 40 млн десятин прекрасной земли, именовавшейся кабинетской, так как доходы от нее получал Кабинет Его Императорского Величества.

Переселенцы, новоселы, самоходы, самарцы, как называли отправившихся в Сибирь крестьян, в конце 1870-х годов по дорогам страны шли уже караванами. Часто переселения предпринимались крестьянами после того, как их прошения о переселении игнорировались властями. Так, с 1876 по 1881 год в Министерство государственных имуществ поступило около тысячи ходатайств от 11 тыс. крестьян об отводе им участков на казенных землях, но большинство прошений не было удовлетворено.

Тогдашний министр госимуществ действительный тайный советник П. А. Валуев полагал, «что правительство, раз устроив поземельный быт сельского населения, не считает себя обязанным продолжать это устройство и раздавать ценные казенные земли для удовлетворения временных и случайных потребностей». Министр разъяснял подчиненным, что ходатайства о переселении нужно отклонять, чтобы не возбуждать в крестьянах «несбыточных ожиданий общего дополнительного их наделения землей».

Но губернаторы регулярно сообщали об обнаружении десятков тысяч крестьян, самовольно наделивших себя землей.
И правительству оставалось лишь узаконить их пребывание на новых местах.

До 1892 года было выдано разрешений на переселение 17 289 семьям. А прошло только за Урал — 28 911 семей! Упорядочить процесс не получилось. И опять правительству ничего не оставалось, как узаконить «самовольцев». Правда, и многим из легально прибывших крестьян тоже пришлось прибегать к захвату казенных и кабинетских земель, так как межевые чины не успевали заготавливать участки.

И в 1892 году выдача разрешений на переселение была прекращена. Но это не остановило десятки тысяч семей покинуть свои деревни — неурожай, случившийся в 17 губерниях Черноземья и Среднего Поволжья, погнал голодающих в Сибирь. Более 80 тыс. человек в 1892 году и более 60 тыс. в 1893 году снялись с мест.
Повезло лишь тем крестьянам, кто попал в волну переселений 1896–1898 годов, так как ими занимался Комитет Сибирской железной дороги, строительство которой тогда было в разгаре.
{...}
Надо и то сказать, что на подводе здоровее ехать, нежели на пароходе или на барже, куда набивают переселенцев, как сельдей в бочку, так что и повернуться негде.
(а из Тюмени до Томска пароход плавает не менее 9 дней, а то 12 и 13 и более)».
{...}
Переселенческие пункты выглядели пристойно до тех пор, пока в них не скапливались тысячи людей одновременно.
«Барачные помещения состоят из 2-х небольших корпусов, служащих кухнями, и одного довольно большого здания в середине, которое хотя и устроено из довольно прочного леса, имеет печь только в одном отделении; большая же часть его отопляема быть не может. По другую сторону двора стоит довольно обширный сарай, сколоченный из заборного леса, со щелями по вершку; этот сарай может служить приютом только в теплое время года и не защищает от тех холодов, какие нередко бывают здесь даже поздней весной. Здесь же, в противоположном углу двора, стоит небольшая избушка, обращенная в больничку с 8-ю кроватями. Вне забора, на берегу Туры, построена баня. Кое-где в бараках устроены нары и лавки, по количеству не соответствующие числу переселенцев, которые помещаются иногда в этих постройках.
В этих помещениях, вместе взятых, может быть втиснуто 1000 человек, с пренебрежением, конечно, даже начальными требованиями гигиены.
Но при этом для всего груза, который везут переселенцы, нет крытого навеса».
Но в Тюмени, как правило, дожидались пароходов, чтобы добраться до Томска, 2–3 тыс. человек одновременно. А если из-за поздней весны пароходное движение задерживалось, то переселенцев могло скопиться и более 14 тыс.!
Еще хуже были условия в Томске.
«Место, уступленное городом под бараки,— писал Исаев,— имеет вид непроходимого болота. Прошлою весной, во время разлива реки Томи, по двору переселенческих бараков ездили на лодке… Кто не попал в бараки, тот располагается здесь же под открытым небом, на мокрой и зыбкой почве».

Больница на 30 коек была выстроена на частные деньги, но меньше сотни больных среди переселенцев после адского плавания на каждом пароходе не бывало.«Но выигравши на плате,— писал публицист В. В. Кирьяков,— переселенцы много проиграли на удобствах путешествия. Прежде они ехали в обыкновенных вагонах 3-го класса, правда, не отличающихся у нас вообще большими удобствами и чистотой, но все же в "людских вагонах" и с обычной для пассажирских поездов скоростью. За пониженную же плату переселенцев теперь перевозят в так называемых специальных переселенческих поездах, т. е. обыкновенных товарных вагонах, с широко раздвигающимися настежь дверьми, с люками вместо окон, без входных ступенек, без ватерклозетов, словом, в тех вагонах, в которых перевозится скот, но лишь немного "приспособленных". Все приспособление состоит из кое-как сколоченных нар в два ряда и небольшой железной печки посредине».
После того как переселенцев стали возить на специальных поездах, их питание на станциях серьезно ухудшилось, а заболеваемость и смертность значительно выросли
В каждый вагон набивали по 30–40 человек. Шли эти поезда со скоростью товарняков, поэтому время в дороге увеличилось вдвое. Расписания они не придерживались, и горячая пища, приготовлявшаяся специально для переселенцев на некоторых станциях, или переваривалась или не доваривалась. Все это приводило к болезням. Заболеваемость в дороге увеличилась с 10% до 25%. Каждый десятый умирал.

Министерство внутренних дел позаботилось о том, чтобы бедные крестьяне не хлынули в Сибирь, соблазнившись этим дешевым тарифом.

Разрешение на переселение получала лишь семья, которая могла выехать, имея 25 рублей на человека. Но и у них после долгого пути почти не оставалось средств на обзаведение. Небольшие ссуды деньгами и зерном, положенные легальным переселенцам, не спасали. Такие новоселы не выдерживали на новом месте и года, который проводили в лучшем случае в батрачестве на старожилов, в худшем — побираясь. И становились обратными переселенцами. В некоторые годы их число достигало 25% от отправившихся в Сибирь.

Одной из частых причин неприживаемости крестьян на новом месте была и неисследованность участков, нарезанных межевыми чинами. Партии переселенцев прибывали одна за другой, поэтому с межеванием страшно спешили и не изучали, насколько участок соответствует элементарным требованиям сельского хозяйства. Так, в Мариинском округе были разорены 300 семей, пытавшиеся наладить жизнь на отведенных им безводных землях.

В апреле 1901 г. переселенческий врач К. П. Орлов был командирован в район девяти новых поселков для борьбы с цинготной эпидемией. Эти поселения образовались весной и летом 1900 года в степи в 130–150 верстах от Омска. Все 2300 новоселов были выходцами из малороссийских губерний. Посевы, сделанные ими, погибли, и несколько месяцев подряд переселенцы питались только покупным хлебом, молоком, если в семье была корова, и привезенным с родины салом. Врач зарегистрировал 328 случаев цинги. Развитию болезней способствовало и еще одно обстоятельство:
«Оказалось,— сообщал К. П. Орлов в докладе Омскому медицинскому обществу,— что большинство участков, на которых осели новоселы, не были предварительно обследованы со стороны водоснабжения и новоселам приходилось пить отвратительную воду из колодцев, вырытых собственными средствами».

Особенно тяжелой была ситуация в семьях «самовольцев», переселившихся без разрешения начальства и не получавших никакой помощи при устройстве на месте.

«Сам хозяин семьи лежит в больнице с очень тяжелой формой болезни,— писал К. П. Орлов,— один сын уже умер от цинги; жена, взрослая дочь и мальчик лет 12-ти лежат прикованными к кровати. Всем хозяйством правит подросток лет 16-ти, но и тот еле волочит ноги — готов свалиться. Землянка, в которой живет эта семья, ничем, впрочем, не отличающаяся от других переселенческих землянок, представляет из себя яму глубиною около полутора аршина, обложенную со всех сторон дерном, с микроскопическими двумя окошечками; вонь и сырость в этой землянке были настолько удручающими, что я не мог в ней оставаться более 10 минут».
Многим «самовольцам», оказавшимся без хлеба, без денег и без работы в 1901 году, пришло на помощь Омское медицинское общество.
«В Западной Сибири,— писал историк железнодорожного дела О. Мертенс,— было оставлено от 19 до 22% вполне пригодных в остальном для заселения участков, так как не удалось найти для них источников годной питьевой воды. Если подумать, что все эти подготовительные работы стали выполняться лишь после того, как в 1905 году Переселенческое Управление перешло в ведение Главного Управления земледелия и землеустройства, то не следует удивляться, что обратная волна возвращавшихся русских переселенцев была в прежнее время так велика».