«Серые» деньги Госдепа США. Евгений Федоров в программе «Процесс», 19.04.17

И сразу друга мысль - "Да что же тебе не хватает, *у*а"

У меня был водитель, человек средних лет, хороший работник, очень неплохой семьянин. Он умер от тяжелой болезни много лет назад. И я до сих пор сохранил о нем теплые воспоминания. Это был не обитатель детства-2. Это был рабочий, любивший свою работу, и готовый ее делать, причем без оглядки на трудности и усталость. Выросший в деревне в советское время, получивший профессию в советское время, легко берущий серьезные трудовые нагрузки потому, что его к этому приучили в советское время... Этот водитель был полностью втянут в потребительскую оргию.

Вначале я это обнаружил, когда по моей просьбе водитель покупал продукты или какие-то мелочи. Он всегда покупал это в самых дорогих магазинах. И мои робкие попытки обратить его внимание на то, что в самых дорогих магазинах далеко не всегда продают самые лучшие продукты, имели нулевую результативность.

Потом водитель начал мне задавать вопросы...

«Почему вы не меняете телевизор? — спрашивал он меня, — он у вас маленький». У меня был большой телевизор, кроме того, я его практически не смотрю. «Да у меня телевизор в два раза больше размером и гораздо современнее», — говорил мне водитель. «На какие деньги вы его купили?» — спросил я в ответ. «Как на какие? Кредит так легко получить!» «А отдавать?» — спросил я. Этот мой вопрос имел такую же нулевую результативность, как и другие. Потом водитель, набрав слишком много кредитов, что называется, «залетел», и его пришлось вытаскивать из кредитного капкана. Как только я его вытащил, он снова в него залез.

Еще раз подчеркну, что этот водитель ну никак не относился к тем, кто проживает на территории детства-2. Казалось бы, взрослый, нормальный, ответственный мужчина. Но по мере втягивания в потребительский морок этот мужчина начинал терять взрослость. В его голосе и облике появлялось что-то из этого самого детства-2.

Не буду увязывать эту его растущую регрессивность, то есть обратное движение из взрослости в детскость, и его болезнь. Но в конце концов, есть же термин «впадение в детство». Да, такое впадение в детство часто обусловлено неумолимыми физиологическими причинами. Но почему бы не предположить, что социальная обусловленность, если ее созданием заняты злые и высокопрофессиональные люди, может срабатывать так же, как обусловленность физиологическая?

Долго наблюдая за своим шофером, я вдруг понял, что ему очень и очень скучно, что эта скука сосет его изнутри, причиняет ему настоящую боль, которую надо чем-то заглушить.

Вы скажете мне, что во все времена такую боль глушили наркотиками и алкоголем. И что скука тоже была во все времена. Это и так, и не так. То есть насчет алкоголя и наркотиков это, безусловно, так. А вот насчет скуки — извините. Скука скуке рознь. Кроме того, скука всегда возникает при снижении уровня исторической энергии, которой обладает то или иное общество. Ну какая скука в условиях высокой исторической энергетики?

А вот в условиях низкой исторической энергетики скука превращается из личного состояния, которое надо преодолевать опять же личностным образом, в массовый синдром. И тогда она перестает быть скукой. Она становится человеческой нормой. Если скука не является такой нормой, ее давят алкоголем или наркотиками, а если она является нормой, ее давят иначе. Потому что она тогда уже не скука, а почти неосознаваемый антропологический дефицит.

Погасить сосущее изнутри (еще раз подчеркну, что почти неосознаваемое) ощущение этого дефицита, который существует не только у тебя в силу твоих особых качеств и обстоятельств или того, что ты воспринимаешь как порождение этих качеств и обстоятельств, а у всех подряд, может только потребление. Причем потребление, превращенное в разновидность хищной, наркотизирующей детской игры.

Маркс говорил о том, что когда человек отчужден от своей творческой родовой функции, то есть превращен в машину, то сфера его свободы находится за рамками всего, что связано с этой сущностью. А за этими рамками находится звериное. В условиях капитализма сфера свободы у работника, нанятого капиталистом, да и у капиталиста тоже, смещена в сторону звериного, то есть в сторону секса, еды, агрессии.

В этом Маркс видел тупик капитализма и был абсолютно прав. Но бегство из несвободы в царство зверя продемонстрировало свои издержки, имя которым — классический нацизм, он же — гитлеризм. И тогда было решено, что нужно создать возможность для другого бегства — не в рев «Хайль Гитлер!», а в шопинг. Бегство в шопинг оказалось лекарством от скуки, превращенной в общечеловеческую норму. И тут мы вплотную приближаемся к главному.

Капитализм имеет свою антропологию. Он вовсе не сводится к прагматике, реализму и уж тем более, атеизму. Антропологическая формула капитализма очень проста: человек — это звучит скучно. Точка.

Это при коммунизме имеет место другая формула: человек — это звучит гордо.

Суть капитализма в том, что человек — это звучит скучно и именно скучно. Причем речь идет о скуке, становящейся эрзацем родовой характеристики человека. А от родовой характеристики в алкоголь и наркотики не побежишь. От некоего несчастья побежишь, а от родовой характеристики надо бежать в другом направлении.

Когда капиталисты выдумали фашизм, то вместе с ним родилась другая антропологическая формула: человек — это звучит страшно. Тут вам, пожалуйста, Ницше — человек-зверь, белокурая бестия.

Очень быстро эта фашистская формула переходит в другую: человек — это звучит смертно. И тогда орут уже не «Хайль Г...!», а «Да здравствует смерть!».

Но изрядно перепугавшись определенных издержек, связанных с двумя фашистскими антропологическими формулами, капитализм, наконец, изобрел другие.

Одна из них (основная): человек — это звучит скучно.

Другая (дополнительная): человек — это звучит жалко.

Принял эти две формулы — добро пожаловать для начала на территорию детства-2 и в шопинг. Ну а потом наступит время для других пространств утоления разного рода сосущих ощущений антроподефицита. И зачем со зверским видом загонять в душегубки, если можно со сладкой улыбкой приглашать в эвтаназийные утолители?

Сначала добро пожаловать в скуку, утоляемую потребительством, и в бессилие, утоляемое детством-2.

А потом добро пожаловать в смерть!