«Битва за гимн СССР»: как Сталин выбирал главную песню страны

Фото: 3dman_eu / pixabay

В 1943 году, в самый разгар войны, Сталин решил преподнести стране завуалированно щедрый подарок — новый государственный гимн.

На тот момент гимном огромной страны был пришлый и заимствованный у французов «Интернационал» (французская песня, посвящённая восстанию Парижской коммуны). Выбран он был не случайно. Интернационал был официальным гимном всех коммунистических партий, социалистов и анархистов в мире. Этакий — международный пролетарский гимн! Он продержался с 1918 по 1944 год. Ленин о нем очень тепло отзывался:

«Эта песня переведена на все европейские, и не только европейские языки… В какую бы страну ни попал сознательный рабочий, куда бы ни забросила его судьба, каким бы чужаком ни чувствовал он себя, без языка, без знакомых, вдали от родины, он может найти себе товарищей и друзей по знакомому напеву «Интернационала»

Но время Ильича прошло и от старого французского «Интернационала» уже давно пора было избавиться, но как говориться, у Сталина все руки не доходили. А тут очень солидный повод — Великая Отечественная война. И как-то негоже советскому солдату защищать свою Родину под звуки чужеродной музыки, веющей жалкими событиями во французской революции. Тут другое, тут война, Отечественная и Мировая. Для поднятия солдатского духа нужно было нечто большее, чем «Марсельеза» и «Интернационал» вместе взятые. Создание собственного гимна было сверхважной задачей, и Сталин это понимал, как никто другой.

В мае 1943 года создали специальную комиссию во главе с маршалом Ворошиловым, привлекли лучших композиторов, поэтов и писателей страны. «Битва за гимн» началась. В открытом конкурсе приняло участие 170 композиторов, которые представили 223 варианта гимна. В закрытый конкурс попали лишь 8 человек.

Для каждого композитора и поэта — это было делом чести, признания, ну и, конечно же, внушительной Сталинской премии — 100 тысяч рублей, плюс дополнительно 4 тысячи за каждый вариант гимна, а также на выбор машину или дачу и продукты питания из спецраспределителя. Напомню, что конкурс этот проходил в самый разгар войны, в годы, когда в Ленинграде вовсю бушевала Блокада, когда свирепствовал лютый голод… Сталину очень нужен был новый гимн. И естественно он понимал, что творческий человек, человек искусства одним лишь приказом сверху гимн — такой каким он должен быть, не напишет. Этим и объясняется щедрость вождя. Узнав о такой награде, претенденты устроили настоящую битву.

Из 8 вариантов в конце концов осталось 3.

Сам Иосиф Виссарионович очень редко присутствовал на прослушиваниях. Но когда осталось 8 человек, он все же появился, где в конце концов и передал комиссии своё знаменитое «у нас тут есть предложение»: Шостакович и Хачатурян должны написать одну совместную музыку. На тот момент комиссия остановилась на тексте гимна (утвержденные стихи Михалкова и Эль-Регистана), а музыку к этим стихам еще нужно было подобрать. В конце концов, к ноябрю месяцу из всех возможных вариантов было выбрано три: совместный вариант Шостаковича-Хачатуряна, вариант Туския и вариант Александрова. В итоге, как известно, для гимна СССР была выбрана музыка Александрова.

Кстати, знаменитый писатель Михаил Пришвин резко осудил выбранные партией стихи Михалкова и Эль-Регитсана. Он записал в дневнике 21 декабря 1943 года: «Гимн, сочинённый Михалковым и Эль-Регистаном, произвел тяжёлое впечатление: столь великие дела на фронте нашли столь жалкое выражение в поэзии».

Историки объясняли выбор Сталина в пользу Михалкова очень просто — в 1936 году, с автором знаменитого «Дяди Стёпы» (1935 год) произошло событие, изменившее всю жизнь писателя. Он опубликовал то ли в газете «Правда», то ли в «Известиях» стихотворение «Светлана», которое понравилось Сталину сразу по двум причинам. Во-первых, Сталин очень любил стихи, поскольку в молодости сам увлекался поэзией, а во-вторых, стихотворение было посвящено его любимой дочери Светлане.

«Ты не спишь, / Подушка смята, / Одеяло на весу… / Носит ветер запах мяты, / Звезды падают в росу…» Стихотворение довольно длинное, и только в самом конце появляется имя его адресата: «Я тебя будить не стану, / Ты до утренней зари / В темной комнате, Светлана, / Сны веселые смотри…» Распространено мнение, что его написание явилось со стороны Михалкова поступком карьерным, что оно адресовалось дочери Сталина Светлане и было напечатано в день ее рождения. Факты, как кажется, свидетельствуют о том же. Именно после его опубликования жизнь Михалкова резко изменилась… Впрочем, вполне возможно, что это всего лишь совпадение…

Тем не менее, текст к государственному гимну был выбран именно Сергея Владимировича Михалкова и Эль-Регитсана. Почему выбрали музыку именно Александрова, а не Шостаковича известно из воспоминаний С. Михалкова:

30 декабря 1943 года в Большом театре торжественно отмечалось утверждение Гимна Советского Союза, и на банкете Сталин сказал, обращаясь к Шостаковичу:

«Ваша музыка звучит очень мелодично, но что поделать, Гимн Александрова более подходит по своему торжественному звучанию. Это — Гимн могучей страны, в нем отражена мощь государства и вера в нашу победу…


Действительно сталинский гимн, в той аранжировке звучит более величественно и красиво, чем современная интерпретация мелодии, она более сухая и быстрая.

Не менее любопытна и другая версия, записанная в дневнике самого Дмитрия Шостаковича:

«… Прослушивание вариантов гимна тянулось довольно долго. Наконец вождь и учитель объявил, что в финал прошли пять гимнов. Это были гимны: Александрова, грузинского композитора Ионы Туския, Хачатуряна, мой, и наш с Хачатуряном общий. Следующий, решительный раунд, должен был проходить в Большом театре. Каждый гимн исполняли трижды: хор без оркестра, оркестр без хора, и хор с оркестром вместе. Таким образом, можно было оценить, как он будет звучать в различных условиях…

Александров, которому предстояло дирижировать своим собственным хором, вне себя от волнения, безумно суетился. Он участвовал в гимновой гонке песней под названием «Гимн Партии большевиков». Песня нравилась Сталину, и Александров, задыхаясь от восхищения и истекая слюной в предвкушении верного гонорара, поведал мне, как Сталин «выбрал» песню из числа других. Хор Красной армии под руководством Александрова впервые спел ее на одном официальном концерте. Это было до войны. В антракте Александрова пригласили в ложу Сталина, и вождь велел исполнить песню еще раз в конце концерта, для него лично. Позже ее назвали «Песней о Партии», и Александров со своим ансамблем исполнял ее в ритме марша. Сталин распорядился петь в более медленном темпе, как гимн. Прослушав, он назвал ее «песней-линкором», и дал ей новое название: с того момента она назвалась «Гимном Партии большевиков».

Прослушивание продолжалось, композиторы волновались. Многие привели жен. Хачатурян — свою, я — свою. Все невзначай поглядывали на правительственную ложу, стараясь делать это незаметно. Наконец грохот на сцене смолк, и нас с Хачатуряном пригласили в ложу, на встречу со Сталиным. По дороге нас обыскали. Перед ложей был небольшой вестибюль, куда нас и провели. Там был Сталин. Я уже описал его. Скажу честно, что я не почувствовал страха, увидев Сталина. Конечно, я был возбужден, но не испуган…

Сталин начал допрашивать Александрова, почему тот сделал такую плохую оркестровку своей песни. Александров был готов к чему угодно, но только не к беседе со Сталиным об оркестровке. Он растерялся, смутился и казался совершенно уничтоженным. Было видно, что он прощается не только с гимном, но со всей карьерой и, возможно, кое с чем поважнее. Автор «песни-линкора» побагровел, его бросило в пот. Вид у него был жалкий. Именно в такие моменты человек себя и проявляет. Александров сделал последнюю попытку. Оправдываясь, он обвинил во всём аранжировщика. Это было недостойно и подло. Эта беседа могла стоить аранжировщику головы.

Я увидел, что дело может плохо кончиться: Сталина заинтересовали жалкие оправдания Александрова. Это был нездоровый интерес, интерес волка к ягненку. Заметив это, Александров начал переходить меру. Бедный аранжировщик превращался в саботажника, преднамеренно сделавшего плохую оркестровку песни Александрова.

Я больше не мог сдерживаться. Это отвратительное зрелище могло означать массу проблем для аранжировщика, человек мог погибнуть ни за что. Я не мог этого допустить и сказал, что обсуждаемый аранжировщик— превосходный профессионал, и добавил, что несправедливо было бы привлекать его к ответу.

Сталин был очевидно удивлен таким поворотом беседы, но, по крайней мере, не прервал меня. И мне удалось увести разговор с опасной дорожки. Теперь мы обсуждали, должен ли композитор делать собственные оркестровки или допустимо обращаться за помощью к другим. Я высказал глубокое убеждение, что композитор не может поручать оркестровку своей работы кому бы то ни было. Как ни странно, но Сталин и здесь согласился со мной. Думаю, он смотрел на это со своих позиций. Он ведь и сам не хотел делиться своей славой с другими и, вероятно, поэтому решил, что Шостакович прав.

Александровский «линкор» тонул. Аранжировщик был спасен, у меня были основания радоваться.

Наконец Сталин начал выяснять у всех, какой гимн кому больше нравится. Спросил и меня. Я был готов к вопросу. Я предполагал, что произойдет что-то вроде этого и заранее решил, что не могу назвать ни своего, ни нашего общего гимна, и, вероятно, не должен называть Хачатуряна, потому что меня бы обвинили в проталкивании соавтора.

Песня Александрова мне активно не нравилась. Это оставляло только одного кандидата из пяти — Иону Туския. Я сказал, что лучший гимн — его, но добавил, что его будет трудно запомнить. Думаю, что Сталин и в этом был согласен со мной, несмотря даже на то, что Туския — грузин.

Из дальнейшей беседы стало очевидно, что величайшему ценителю и знатоку гимнов всех времен лучшим кажется мой с Хачатуряном. Но по мнению Сталина требовалось кое — что изменить в припеве. Он спросил, сколько времени нам потребуется, и я сказал, что пять часов. На самом деле мы, наверно, сделали бы это за пять минут, но я подумал, что будет несолидно сказать, что мы можем сделать это тут же, пусть только немного подождут. Можете вообразить себе мое удивление, когда я увидел, что этот ответ страшно возмутил Сталина. Он, очевидно, ожидал чего-то другого.

Сталин говорил медленно. Ему надо было размышлять. Это — государственное дело, государственный гимн, тут надо семь раз измерить и один раз отрезать, а Шостакович говорит, что может внести исправления за пять часов. Это несерьезно. Такой несерьезный человек не может быть автором государственного гимна.

Мы с Хачатуряном провалились. Хачатурян позже обвинял меня в легкомыслии. Он говорил, что, если бы я запросил по крайней мере месяц, мы бы победили. Не знаю, может, он и прав. Так или иначе, Сталин осуществил свою угрозу: гимном назначили песню Александрова…”

В то время активно муссировали слух, похожий больше на красивую байку:

На встрече в Кремле Сталин якобы поинтересовался, что хотел бы получить каждый из творцов за проделанную работу, помимо денежной премии. Александров мечтал о даче, Эль — Регистан о машине, а Михалков скромно попросил взять с собой карандаш, которым вождь делал пометки в тексте гимна. Александров получил дачу, Эль — Регистан — машину, а Михалков карандаш, машину и дачу.

К сожалению, мы не можем послушать симфоническое звучание всех вариантов гимна СССР – если их партитуры и сохранились, то теперь их никто не исполняет. Кроме одного, того самого варианта музыки гимна СССР, написанного Шостаковичем еще в самом начале конкурса «вхолостую», без текста Михалкова и Эль-Регистана.

Эта музыка почти без переработки, легла в основу произведения Шостаковича «Опус 111b» (он же «Новороссийские куранты», он же «Пламя Вечной Славы»). Она, якобы, была написана Дмитрием Шостаковичем в 1960 году для военного мемориала в Новороссийске всего за несколько часов, после чего была продана городу.

На самом деле этот опус чуть меньше чем полностью (сведения об этом содержатся в англоязычной Википедии, в русскоязычной отсутствуют) состоит из материала, написанного великим композитором в 1943 году, который был признан комиссией конкурса наилучшим из первоначальных вариантов нового гимна СССР.

Современный гимн

В 1990 году системная перестройка в стране потребовала внести изменения и в государственную символику, чтобы соответствовать политической ситуации в стране. Была создана специальная комиссия по подбору государственного гимна, которая в качестве музыки к нему выбрала незавершённое музыкальное произведение композитора Михаила Глинки, созданное в 1833 году, в аранжировке композитора Михаила Багриновского. После распада СССР в 1991 году мелодия Глинки была утверждена президентом Борисом Ельциным в качестве Государственного гимна России. Немного позднее был объявлен конкурс на лучший текст гимна. Из более 6000 текстов было отобрано 20 лучших. Хорошо на мелодию лёг текст Виктора Радугина «Славься, Россия!», но официально его не приняли. До 2000 года российский гимн исполнялся без слов.

4 декабря 2000 года Владимир Путин внёс в Госдуму новый законопроект «О Государственном гимне РФ». В ходе голосования большинство депутатов приняли музыку Александрова в качестве гимна. Текстом его было решено сделать стихи Сергея Михалкова, с некоторыми коррективами.