Видеть своими глазами…

Владимир Бушин о писателях-фронтовиках, отношении к Бунину, задрапированном Мавзолее и многом другом.

Владимиру Сергеевичу – 94, он по-прежнему публикует статьи, издаёт книги. Тексты набирает на компьютере, активно пользуется интернетом. У него прекрасная память, можно сказать, феноменальная, большинство цитат – из головы, на крайний случай есть обширная библиотека. Накануне Дня Победы писатель ответил на вопросы «ЛГ».

– Можете назвать лучшие, по-вашему, вещи о Великой Отечественной – самые мощные, точные, в прозе и поэзии, и почему именно эти?

– Это, знаете, вопрос на обширную статью в трёх номерах «Литгазеты». Сергей Наровчатов в своё время сказал: война не породила гениального поэта, но породила гениальную поэзию о ней. По-моему, это можно сказать не только о поэзии.

– У нас традиционно считается, что писатель-фронтовик, режиссёр-фронтовик точно знает правду. Вы согласны?

– Ну, во-первых, всегда были и есть люди, о которых сказано: смотрит в книгу, а видит фигу. Во-вторых, были и писатели, и режиссёры, о которых справедливо сказать: на фронте был, да всё позабыл. Но Пушкин не мог быть в средневековой Европе, он вообще за пределами России нигде не был, но вот его «Маленькие трагедии» – где там хоть одна клюковка? А вообще-то, конечно, хорошо видеть своими глазами или быть участником того, о чём взялся поведать миру. Надо думать, Толстому при работе над «Войной и миром» очень пригодился его севастопольский опыт Четвёртого бастиона.

– Как не верить художнику, который собственными глазами видел войну... Трудно было не поверить и Виктору Астафьеву... Во многом именно его высказывания о войне легли в основу пропагандистской формулы «завалили трупами»… Как вы вообще объясняете подобного рода причуды памяти, когда в конце 80-х, в 90-е многие участники войны стали своими воспоминаниями создавать новый образ Великой Отечественной и советский солдат предстал едва ли не оккупантом, а советская власть воплощением зла?

– Во-первых, вовсе не многие оказались оборотнями. А у оборотней это никакие не «причуды памяти», а за­урядное шкурничество. Они и в советское время катались как сыр в масле, но произошла антисоветская контрреволюция, новым властителям надо в благоприятном свете представить своё предательство, для этого требуется в кошмарном виде изобразить прошлое, которое, дескать, честный человек обязан был отринуть и проклясть. Для выполнения сей задачи свистнули писателей, режиссёров, артистов. И они тотчас явились, ибо как любили, так и любят безо всяких причуд вкусно есть и сладко пить. Одним из первых и прибежал с катушкой ротный телефонист Астафьев. Он в советское время, например, на страницах «Правды» уж такие возвышенные слова плёл, такие рулады закатывал о Красной армии и о нашей победе, что и тогда тошно было, а уж при либералах стали изображать армию дикой ордой, а победу – подарком сатаны. Но ведь он был в военном отношении человеком удивительно, даже загадочно невежественным. Из одного его выступления 1989 года было видно, что он даже военную карту не умел читать, что по силам любому телефонисту.

Или Борис Васильев. Одно дело «А зори здесь тихие» в советское время и совсем другое – как он поносил наше командование в беседе по случаю своего 80-летия, да ещё с американским журналистом. Тот, поди, слушал и не мог наслушаться…

Или Даниил Гранин, который в советское время вместе с А. Адамовичем написал правдивую книгу о блокаде Ленинграда, а уж потом – хоть святых выноси. Всё, дескать, было так мерзко, что мы непременно должны были потерпеть поражение, но неизвестно как победили. Уверял, что даже медаль «За победу над Германией» мы получили в 1965 году. Через двадцать лет после войны, когда многие её участники уже умерли! Какое, мол, бесстыдство советской власти! Да я, как и миллионы других фронтовиков, с этой медалью уже в 45-м году с войны вернулся…

А вообще чаще всего и особенно старательно врут о войне те, кто в большинстве своём не только на войне не был, но и в армии не служил: Радзинский, Жуховицкий, Радзиховский, Резун, А. Пивоваров, Правдюк, Познер, Млечин и… Хакамада.

Однажды Гранин заявил: «История войны бесстыдно обросла враньём». Появилась, мол, «сочинённая война». Верно. И тут больше всех поработали названные выше старатели. Но писатель по своей природной уклончивости не назвал ни имён лжецов, ни книг с этой «сочинённой войной». И приходится внести ясность.

Кто же именно «сочинил» ту фальшивую картину войны, где плещется «разливанное море барабанной трескучей лжи о войне», как писал критик Андрей Турков. Шолохов – в романе «Они сражались за Родину»? Алексей Толстой – в «Рассказах Ивана Сударева» и в «Русском характере»? Леонов – в «Нашествии» и «Взятии Великошумска»? Эренбург – в публицистике и в романе «Буря»? Симонов – в повести «Дни и ночи» и таких, например, стихах, как «Жди меня» или

Опять мы отходим, товарищ.
Опять проиграли мы бой.
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной...

Твардовский – в «Василии Тёркине» и в стихах «Я знаю, никакой моей вины»? Некрасов – в повести «В окопах Сталинграда»? Фадеев – в «Молодой гвардии»? Или пустую фантазию придумал Щипачёв о сброшенном немцами по приказу генерала памятнике Ленину в небольшом городке?

А утром этот самый генерал
Взглянул в окно и задрожал от страха:
Как прежде в сквере памятник стоял,
Незримой силой поднятый из праха.

Может, врали Корнейчук в пьесе «Фронт», Довженко – в «Отступнике»? Леонид Соболев в «Морской душе» и в «Зелёном луче»? Гудзенко вот в этих строках:

Когда идут на смерть – поют,
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки...
А после – вам сказать о том? –
Глушили водку ледяную
И выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь чужую.

Врал Светлов в стихотворении «Итальянец», в поэме «Лиза Чайкина» и в пьесе «Бранденбургские ворота»? Или не прав был Пастернак в стихотворении «Смерть сапёра», как и в других стихах о войне, например в стихах о Ленинграде?

Как он велик!
Какой бессмертный жребий!
Как входит в цепь легенд его звено!
Всё, что возможно на земле и в небе
Им вынесено и совершено.

А Василий Гроссман в романе «Народ бессмертен»? Или притворялась Ольга Берггольц в стихах, написанных в блокадном Ленинграде:

Мы предощущали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня...

Или она выдумала это?

Сто двадцать пять блокадных грамм
С огнём и кровью пополам.

Или лгали Маргарита Алигер в поэме «Зоя», Александр Бек в «Волоколамском шоссе», Муса Джалиль в «Маобитской тетради», Ванда Василевская в «Радуге», Борис Горбатов в «Непокорённых»? Или Павел Антокольский лицемерил в поэме «Сын»?

Прощай... Поезда не приходят оттуда.
Прощай... Самолёты туда не летают.
Прощай... Никакого не сбудется чуда,
А сны только снятся нам,
снятся и тают.
Мне снится, что ты ещё малый ребёнок,
Смеёшься и топчешь ногами босыми
Ту землю, где столько лежит
погребённых...
На этом кончается повесть о сыне.

А Павел Шубин уже после войны?

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу.

Где тут хоть одно фальшивое слово? А «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого? И «Сын полка» Валентина Катаева? И «Ночь полководца» Георгия Берёзко? Может, угодничал Исаковский в стихотворении «Русской женщине», написанном тоже после войны?

Да разве об этом расскажешь...
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!..
В то утро простился с тобою
Твой муж, или брат, или сын,
И ты со своею судьбою
Осталась один на один...
Ты шла, затаив своё горе,
Суровым путём трудовым.
Весь фронт, что от моря до моря,
Кормила ты хлебом своим...

А «Горячий снег» и «Батальоны просят огня» Бондарева? А «Пядь земли» Бакланова? А «Убиты под Москвой» и «Это мы, Господи!» Константина Воробьёва? А «Иван» Владимира Богомолова? А «Брестская крепость» Сергея Смирнова?

Или лгали после войны Калатозов в фильме «Летят журавли», Чухрай – в «Балладе о солдате»? Озеров – в «Освобождении»? Или художники Корин и Пластов, Дейнека и Кривоногов?.. Как характерно, что у немцев за всю войну не появилось ни одной книги о ней, ни одного фильма, ни одной песни.
Из всех упомянутых мной мастеров сегодня с нами один Юра Бондарев, мой старый товарищ золотых студенческих лет…

Почти их память сегодня, читатель, чаркой водки и минутой молчания. О каждом из них можно было сказать: настоящий человек!

– Как с возрастом менялось ваше отношение к тем или иным произведениям о войне? Возможно, в первые годы после войны и, скажем, в 70-е, а тем более в 90-е, восприятие отличалось, что-то начинало раздражать, что-то виделось в новом свете…

– А почему оно должно было меняться? И какой такой «новый свет»? Он, что, исходил от Ельцина и Путина, от патриарха и военного министра Сердюкова, от Радзинского и Чубайса? Да, один из названных пальнул в белый свет, как в копеечку: Гитлер это, мол, бич божий нам за наше безбожие. Но не хватило ума объяснить, почему же Господь даровал победу нам, безбожникам, а не бичу своему, который 22 июня 1941 года приказ войскам ведь закончил словами надежды: «Да поможет нам Господь!» Не помог... Хотя и Геринг уповал: «Я надеюсь на Всемогущего, пославшего нам фюрера…» И Риббентроп умолял: «Господи, храни Германию!..» Не помог, хотя и у воинства были ремни, на пряжках которых сияло «С нами Бог!».

Менялось отношение не к произведениям о войне, а к некоторым писателям.

– Влияло ли отношение к автору на восприятие созданного им литературного произведения? Вот, например, Виктор Некрасов становится диссидентом, эмигрирует. В связи с этим стала ли восприниматься повесть «В окопах Сталинграда» по-другому?

– Думаю, с ним надо было обойтись деликатней, не следовало лишать его гражданства. На чужбине он тосковал по родине. Кому-то писал или говорил: «Здесь в День Победы даже выпить не с кем…» А первая повесть его была замечательная и справедливо получила Сталинскую премию. Я до сих пор помню фамилии и имена её персонажей. Говорят, что заглавие ей дал сам Сталин. Он ведь всё читал, что выдвигалось на премию.

А если уж говорить об изменении отношения к писателю в связи с темой войны, то не могу не сказать о Бунине по поводу его дневника в эти годы. Вот что записал он 30 июня 1941 года: «Итак, пошли на войну с Россией немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма…» Тут в милосердном шеститомном издании 1988 года под редакцией Ю. Бондарева сделана купюра Классик констатировал, дескать, факт и всё. Нет, там дальше вот что: «Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!» Коммунизм-то. Уж не могли, мол, лет на 10–15 раньше. Да ведь нет, Черчилль и его собратья по разбою сразу опомнились, уже в 18-м году и ринулись: англичане – в Архангельск, французы – в Одессу, американцы и японцы – во Владивосток… А с ними заодно Деникин, Колчак, барон Врангель… И усердствовали совместно до ноября 1920 года – до бегства помянутого барона. Увы, ничего не получилось у них. Но русский классик Бунин тогда, в 1941-м, на радостях забыл об этом.

2 июля: «Верно, царству Сталина скоро конец». И что он воображал видеть на месте этого царства? Речь-то шла не о нём и не о Сталине, а о России, его родине. Не понимал он этого, не слышал…

«Киев, вероятно, возьмут через неделю-две». Слишком поспешал классик. Да, захватили, но всё-таки не через две недели, а через два с лишним месяца. И всюду тонкий стилист пишет, что немцы не захватывают города, а берут их: «взят Витебск»… «взят Херсон»… «взят Ревель»… Словно речь идёт о том, что немцам и следовало взять как своё. Так же говорилось в немецких сводках.

10 августа: «Русские (везде, как иностранец, – «русские», ни разу – «наши») второй раз бомбардировали Берлин». И что? Ничего… Но вот 24 июля о бомбёжке Москвы почти злорадное восклицание: «Это совсем ново для неё!»

12 августа опять стыдит бандитов: «24 года не «боролись» – наконец-то продрали глаза!»

30 августа: «Кончил вторую книгу «Тихого Дона». Всё-таки он хам, плебей. И опять я испытал возврат ненависти к большевизму». Даже в те дни, когда большевистская родина была между жизнью и смертью. А Шолохов тогда находился на фронте.

14 сентября: «На фронтах всё то же – бесполезное дьявольское кровопролитие». Всё, мол, решено, кончено, а эти русские продолжают бесполезное сопротивление.

25 сентября: «Положение русских катастрофично… Прекрасная погода…»

9 октября: «Утро прекрасное… Взят Орёл… Нет, немцы, кажется, победят. А может, это и неплохо будет?» Как на футбольном матче. И после всего этого к нему можно относиться по-прежнему? Лучше бы я не знал его дневник…

– Согласны, что сегодня многое изменилось?.. После нескольких десятилетий фальсификации истории Великой Отечественной, как будто наступило затишье. Кажется, что пропагандистская кампания против Победы проиграна. Подавляющее большинство наших соотечественников понимает, что тема вой­ны – неприкосновенна, считает День Победы священным праздником. Подтверждение тому и новая традиция – «Бессмертный полк».

– «Бессмертный полк» это, конечно, хорошо, но оборотни и его пытаются извратить, приспособить к своей дури. Так, некая мадам Поклонская явилась с портретом царя Николая. Можно ожидать портреты и Распутина, Пуришкевича, Жириновского…

А ещё сейчас есть большой конгломерат военных отставников – полковник В. Ащин, капитан Ю. Антропов и др. Их главная страсть – маршал Жуков, который для них загадка. Им совершенно непонятно, почему Сталин послал его на Халхин-Гол, в критический момент – в Ленинград, зачем при обороне Москвы поручил командовать самым главным Западным фронтом, с какой стати назначил своим заместителем, как мог поставить во главе 1-го Белорусского фронта, штурмовавшего Берлин, а потом Жуков принимал и капитуляцию немцев, и Парад Победы. Полковник Ащин уверен, например, что Жуков никакого участия в Сталинградской битве не принимал, не может уразуметь, почему за несколько дней до победного окончания этой великой битвы ему присвоили звание маршала, и он получил орден Суворова…

Геннадий Зюганов накануне парада взывает к президенту по поводу маскировки Мавзолея: «Призываю Вас в ознаменование вступления 7 мая на высокую должность президента снять с Мавзолея позорные ограждения…» Этим ограждениям в этом году уже десять лет – юбилей! Но 1 мая прошла демонстрация по Красной площади, и что Мавзолей? Как был в блокаде, так и стоит. Неужели создатели этой блокады никогда не думали о своей смерти, о том, что будет с их могилами? Видимо, не думали и рассчитывают на своё персональное бессмертие.

Нам предлагают новые образцы интеллектуального парения. Вот сейчас в канун Дня Победы, как стемнеет, затеяли с помощью нынешних великих световых эффектов имитировать налёты немецкой авиации на Москву. Вы поняли? И москвичи воочию видят, например, как под фашистскими бомбами рушится Большой театр. На самом-то деле только одна бомба угодила в вестибюль, но нам показывают, как театр горит, рушится… Видимо, это и есть один из прорывов в деле патриотического воспитания народа. И ведь какие тут богатые возможности! Взять, например, и изобразить, как 23 августа 1942 года сотни немецких самолётов обрушились на Сталинград, как полыхал город и гибли в огне и под бомбами тысячи его жителей. То-то картина увлекательная. Или как 22 марта 1943 года немцы подожгли и расстреляли деревню Хатынь со всеми её 149 жителями, из которых половина детей. О, неисчерпаемый кладезь…

Хотя согласен, где-то что-то на клеточном уровне меняется. Например, в этом году пригласили меня на парад в День Победы. Билета ещё нет, но если не передумают, пойду с красным знаменем и с двумя портретами. Один буду держать у груди на виду, а второй, если удастся, брошу к подножию Мавзолея, как 24 июня 1945 года бросали мы вражеские знамёна.

Вопросы задавал Вадим Попов