«Равноправное польско-российское единство – «страшный сон» Запада»

В общественном настроении господствует некое великодержавное благодушие

Право на фразу (очень старую) о непреодолимых барьерах между людьми имеет лишь тот, кто пытается эти барьеры преодолеть.
Кароль Ижиковский.

Все сделать мы не можем, и никогда не могли

У нас до сих пор в общественном настроении господствует некое великодержавное благодушие. Мы же все еще великая держава, и если мы захотим... Просто мы пока как следует не захотели, а так-то сделать мы можем все. А ведь все сделать мы не можем, и никогда не могли. Да, были второй державой мира, но ведь не первой; и даже первая держава не все может делать.

Польша – она за кого? Не торопитесь с ответом

Нет, мы в лучшем случае входим в первую десятку стран мира, и нам надо бы изо всех сил… даже не завоевывать, а цепляться за свое положение, не соскальзывать дальше и дальше. И внешняя политика – не высокооплачиваемое хобби группы образованных людей. Это вопрос выживания. Как сказал, перефразируя Клаузевица, величайший военачальник ХХ века, успешно воевавший с тремя великими державами, вьетнамский генерал Во Нгуен Зиап, «политика есть продолжение войны иными средствами».

Все нации, как бы мирно это ни выглядело, борются за выживание, и не все выигрывают. И не только нации, но и их объединения, которым еще не придумали подходящего названия, но которые в реальности существуют.

То есть просто ничего не делать преступно. Ничегонеделание нас ослабляет, а слабых обижают, отнимают куски – если не что-нибудь хуже. Что может быть отнято у нас, кроме территорий, населения, фактов истории, даже самоуважения? Это все можно вернуть. Но мы являемся основными носителями особой идентичности. Умные люди объяснили в прошлом-позапрошлом веках, что эта наша идентичность называется «цивилизацией» или «культурно-историческим типом». Их на Земле всего несколько.

И цивилизации погибали (у Тойнби есть целый мартиролог погибших), хотя их территории и даже население сохранились. Но – ушла душа... Тут, правда, очень важно не впасть в заблуждение из-за терминологии. Сами Тойнби и Данилевский не были совсем уверены в правильном названии нашей цивилизации. Называли «русской», «русско-православной». Но и в своей атеистической стадии под властью грузина основные черты сохранялись; и, говоря о частностях, казанский татарин-мусульманин – также носитель ее духа.

Столь же осторожно Тойнби подходил и к названию и определению цивилизации западной. Данилевский более размашисто назвал ее «Европой», вполне понимая, что она включает – и едва ли не в первую очередь – США. Поэтому осторожно назовем эту нашу цивилизацию «нашей». А с какими она взаимодействует?

Понятно, что список невелик. Это «западная», «китайская» и «исламская». Причем западная, на самом деле, видимо, не совсем монолитна. Так вот, вопрос-то в чем: Польша – она за кого? Не торопитесь с ответом.

Английский язык – это 50% научно-технической литературы всего мира

Сначала – о том, что же, собственно, затрудняет спокойное общежитие двух стран, двух культур, которые даже не являются физически соседями и поэтому не должны бы иметь пограничных споров (Калининградская область – на самом деле не ключ проблем). Зачем вообще вести речи о какой-то борьбе, союзничестве, противничестве и так далее?

Одна из главных проблем – это то, что для англосаксонского и германского миров равноправное польско-российское единство – самое страшное, что только может произойти, потому что такое объединение может привести к созданию государства с населением в 400 миллионов человек, неограниченными ресурсами и высочайшей культурой. Все попытки такого объединения (на «панславянской» и «социалистической» основе), до того предпринимавшиеся, рушились или были неполноценными именно из-за того, что в их основе не лежал этот союз – именно равный и равноправный.

А каковы ресурсы этих противостоящих нам двух миров? Англосаксонский мир объединяет страны с суммарным населением под 500 миллионов человек, да еще с периферией из англоязычных стран «второго порядка»; он контролирует мировую торговлю, науку, искусство; он богат и имеет высокий жизненный уровень; он привлекателен для большинства человечества, многие хотели бы жить в этом обществе, и чуть ли не большинство поляков в частности.

Английский язык – это 50% научно-технической литературы всего мира. Значительная польская диаспора в США и Британии. И, главное, наработанная за сотни лет технология бесстеснительного влезания в чужие внутренние дела, умение поддержать, а то и инициировать, революцию внутри конкурента.

Германский мир (а он не совсем идентичен западному) – это в основном Центральная Европа. Не только Германия, а и Австрия, и Швейцария (вся), и немецкоязычные области, а также немецкие банки, а в общем и по большому счету – Европейский союз без Англии. Это техника, наука, технологии, высокий статус и авторитет. Это немножко меньше, чем «Англосаксония», и немножко беднее, и немножко слабее… но гораздо опаснее.

Маленький пример. В 1918 году при распаде Австро-Венгерской империи образовалась Австрия. При переписи населения в ее восточной провинции Каринтии оказалось 500 000 словенцев. В 90-х годах их осталось лишь 50 000. Нет, никто их не убивал и даже не особенно дискриминировал. Но это теперь немцы.

Собственно, и Пруссия, и Померания, и Мекленбург, и Саксония (то есть большая часть нынешней Германии), и почти вся Австрия – это земли, когда-то населенные славянами, и они даже не все были истреблены – просто онемечены. И германский натиск продолжался вплоть до ХХ века, когда Познань, Данциг, Силезия были немецкими, хотя их жители не всегда говорили по-немецки. Но потом произошли известные события.

Что мы можем предложить в качестве основ объединения?

Так остановился ли процесс продвижения германского мира на Восток? Как сказать... В Польше едва ли осталась хоть одна газета с польскими собственниками; в Венгрии ни венгерских банков, ни венгерских газет давно нет. Немецкий язык вполне служит в Восточной Европе языком межнационального общения. Английский – тоже, но он-то в некотором смысле не так опасен: Англия не граничит с Восточной Европой. И самое существенное: поляки быстро растворяются в Евросоюзе. Безвизовое передвижение приводит к тесному общению, смешанным бракам, просто знакомствам, а (открою маленькую тайну) все люди – как люди – хороши. К сожалению, это не относится к объединениям людей.

Так вот стремление Запада препятствовать сближению польской и русской культур выражается во всестороннем и обширном влиянии на наши общества. Если посчитать только легальные гранты от государственных и частных фондов Запада, то счет быстро перевалит за десятки миллиардов долларов ежегодно. И хотя цели у такого финансирования, как правило, благие, – все без исключения культурные, научные, национальные организации среди своих приоритетов неизменно имеют неприятие любой формы объединения того, что было раньше. А ведь есть еще поддержка нелегальная...

Но это, пожалуй, даже не главное препятствие для сближения Польши и России. Главное – в нас, а даже не в наших глобальных конкурентах. Что мы можем предложить в качестве основ объединения? Политическая система Польши неидеальна и даже не нравится большинству населения, но больше ли им нравится наша? Да еще в описании польских и европейских СМИ…

Хороша ли наша экономика? Что мы можем предложить полякам такое, чего их бизнес и простые покупатели не могли бы приобрести на Западе? Что мы вообще умеем делать сейчас? Нравится ли им наша культура? Хотели бы они объединить свою культуру с нашей? Готовы ли мы, русские, признать, что поляки не менее, чем мы, цивилизованны, раньше нас, кстати, обратились к христианству? Признать не на словах, а всерьез? Так что же получается? Препятствия эти непреодолимы? Ситуация безвыходна?

Но если так, хотим ли мы оказаться когда-нибудь в будущем, далеком или близком, на границе германского мира? Если не хотим – мы должны превратить проблемы в задачи и найти их решение.

(Продолжение следует)