"Исключительность" и социальные изменения в американском обществе

Путину, да, удалось эпично потроллить американцев, поставив в известной статье вопрос об американской исключительности. Наиболее болезненную реакцию у целевой аудитории вызвала именно эта тема, которая в статье, в целом посвященной довольно узкому сирийскому вопросу, торчит как хрен из борща.

Реакция оказалась столь острой не в последнюю очередь потому, что в самих США тема «американской исключительности» сейчас находится среди наиболее обсуждаемых тем «агенды». В поисках информации по динамике распределения уровня доходов в Штатах за последние полвека я набрел на книжку-бестселлер социолога Чарльза Мюррея — до кучи, еще и признанного специалиста по «американской исключительности» (его одноименная книга — среди полубесплатного набора «библиотеки для чайников» в Амазоне).

Но я говорю о другой его книге, совсем недавней (2012 года издания) — в русском переводе ее название звучало бы как «Разваливаясь на куски». Она — про то, как изменилось американское общество с начала 1960-х до наших дней.

Если вкратце, основные тезисы Мюррея следующие:

1). В США сформировались «верхний» и «верхний средний» классы, которые стремительно обособляются от остальной Америки — уже не только по уровню доходов, но и по образу жизни, и главное, даже по географии расселения.

Верхние и верхние средние — единственные бенефициары от экономического роста последнего полувека (в реальном выражении выросли только их доходы, в то время как у остальной Америки — стагнация или падение). Резко выросло число браков внутри этого слоя, на фоне столь же резкого падения числа «межсословных» браков. Число детей элиты среди абитуриентов наиболее престижных вузов уже составляет подавляющее большинство. Образовательный «сепаратор» элиты работает также и как территориальный: большинство выпускников топ-вузов оказываются не только в верхнем классе по уровню доходов, но и географически концентрируются в сравнительно небольшом наборе территорий, так называемых Super-Zip.

По сути, речь идет о формировании наследственной элиты, отличающейся от большинства жителей страны уже и на биологическом, чтобы не сказать генетическом уровне. Разница в продолжительности жизни на 15-20 лет, отличающиеся во много раз показатели по ожирению (среди элиты — проблема практически отсутствует), вредным привычкам, тенденция к обособлению в браке и производстве потомства, отдельные правила воспитания детей… еще два-три поколения в таком духе, и можно будет говорить о формировании даже не варны, а касты в древнеиндийском смысле слова. Нации внутри нации.

Все это, по Мюррею — разительный контраст с ситуацией 1960-х, когда и в деловой, и в политической, и в интеллектуальной элите большинство составляли self-made. В то время разница в доходах между богатыми и бедными уменьшалась (со времен Нового Курса этот разрыв непрерывно сокращался), лифты вертикальной мобильности работали в обе стороны, а абсолютное большинство американцев — богатых или бедных — в ответ на вопрос социологов стремились объявить себя представителями «среднего класса». Сейчас не так.

2). Вторая тенденция — формирование огромного по своей численности класса «новых бедных» среди белого большинства. В этом слое, численность которого Мюррей определяет примерно в 30% от всей «белой» Америки, за те же 50 лет абсолютно катастрофические тренды по основным показателям «социального здоровья»:
* число людей, живущих и воспитывающих детей вне брака
* процент работающих и зарабатывающих
* процент людей, получающих полноценное среднее или высшее образование
* уровень криминала (в количестве осужденных преступников на 1000 человек)
* и другие показатели, такие как уровень задолженности, число наркозависимых, процент подростковой беременности, мера участия в структурах гражданского общества, религиозной жизни и т.д.

По всем этим показателям «белые бедные» переживают настоящую социальную катастрофу. Иными словами, там тоже образуется эдакая протокаста — как шудра, только еще с куда более гнилой кастовой моралью.

В отличие, что характерно, от верхнего слоя, где, как ни удивительно, после «сексуальной революции» 60-70-х все, наоборот, вернулось чуть ли не в «викторианские» рамки: крепкие семьи, строгая мораль, низкая преступность, высокая религиозность, высокая гражданская и политическая активность и т.д.

Самое смешное, что на уровне риторики «верхний класс» более чем либерален: его декларируемые (в ответах на вопросы социологов) ценности — это, считай, ценности хиппи 60-х. Но вот практика жизни — то, как они живут на самом деле — самый что ни на есть пуританский Средний Запад второй половины ХХ века. Чтобы понять, как это сочетается, далеко ходить не надо — достаточно посмотреть на Обаму: гневно разругать отсталые режимы за преследования геев — и домой, к жене и дочерям.

3). Обе эти тенденции — про одно и то же: Америка перестает быть местом равных возможностей для каждого. Ее общество превращается в классово поляризованное, где наследственная аристократия управляет собой и государством, а низший слой не в состоянии управлять даже сам собой и нуждается в благодетельной бюрократии. Тем самым — та-да-дам! — теряется и уходит в прошлое американская исключительность, понимаемая Мюрреем через заложенные отцами-основателями принципы свободы, самоуправления и личного успеха.

Здесь — основной парадокс путинского удара по американскому самосознанию, сделанного наугад, но попавшего в очень уязвимое место.

Дело в том, что идея «американской исключительности» относится вовсе не к государству США, а к самой стране и ее народу. Со всеми причиндалами вроде Декларации Независимости, Билля о правах и разного рода Первых-вторых поправок. Более того, здесь же и понимание государства как «неизбежного зла», за которым, однако, надо строго следить, чтобы оно оставалось в своих границах и нигде их не переходило.

Парадоксальным образом, идеологическое обоснование ударов по Сирии (Ираку, Ливии etc.) — проистекает из этого же самого принципа. Хусейн, Каддафи, Асад в их картине мира — воплощение антигероя-диктатора, который использует мощь государства для того, чтобы подавлять индивидуальные свободы своих граждан. И, разумеется, за такое положено мочить — и кому же еще это делать, если не самой свободной нации в мире?

Но если допустить, что все эти уникальные свойства Америки, которыми она столь разительно отличалась от наций Старого света на протяжении всех двух с небольшим сотен лет ее истории, утрачены? Тогда Америка — это всего лишь очередная колониальная империя, ничем не отличающаяся от множества других; и, действительно, никаких специальных оснований претендовать на какую-либо исключительность у нее нет. Равно как и вмешиваться в дела других стран.

——

Конечно, Путин — не то чтобы самый удачный участник этой дискуссии. Ему самому, увы, совершенно нечего сказать по обозначенному набору вопросов. Неравенство в России растет еще быстрее, чем в США, обособление высших и моральная деградация низших слоев общества идет еще более ударными темпами. А его собственное правительство, как и американское, знай себе разгоняет велфер.

Опять же, «величие России» и «духовные скрепы» — это вообще ни о чем для «негра преклонных годов». Я имею в виду, что в официальной российской идеологии нет ничего, что могло бы быть привлекательным для сколь-нибудь значительного числа людей вне России — «белых бедных» США, например. Нынешняя путинская идеология — сугубо внутреннего употребления. В том числе и ее внешнеполитическая часть: «пусть каждая страна занимается своим делом и никто не лезет в дела друг друга» — те самые «принципы международного права», которые мы столь рьяно отстаивали в сирийском случае.

Подход Мюррея тем и интересен, что в его представлении Америка в ее изначальном смысле — это проект «для всего мира», а не только для жителей данной территории. И только сохраняя эту «особость», Америка может претендовать на какую бы то ни было «исключительность». Но коль скоро эта особость сегодня практически потеряна, никаких оснований настаивать на ней сегодня нет.

А есть ли они у России? В отличие от того же СССР?