Европейское соседство

Мы в сердцах говорим: «Четвертое лето». Мы делаем всё, чтобы не было пятого. Наши бойцы рвутся вперед с затаенной мыслью: «Может быть, не будет четвертой зимы...». Нас охватило великое нетерпение, и оно — как крылья за спиной.

Из леса вышел немецкий фельдфебель, опираясь на палку. Он молча сдался в плен. Его глаза ничего не выражали. Односложно он отвечал на вопросы. Всего выразительней была его палка: на ней он вырезал названия городов, в которых побывал: «Радом — Варшава — Льеж — Намюр — Реймс — Париж — Салоники — Краков — Львов — Киев — Гомель — Смоленск — Вязьма». Заметив, что я разглядываю палку, фельдфебель сказал: «Мы побывали всюду. А куда мы пришли?..» Все относительно: среди своих соотечественников, давно потерявших способность думать, этот фельдфебель может сойти за Канта.

Месяц тому назад он не задумывался над философским значением своих походов. Он начал размышлять после того, как интимно ознакомился с нашими танками и штурмовиками. Он стал Кантом после того, как провел неделю в лесу, довольствуясь болотной водой и ягодами.

24 июня, накануне нашего наступления, генерал пехоты Иордан отдал приказ: «Сегодня началось летнее наступление большевиков. Во Франции противник, благодаря стойкости наших частей, понес большие потери, прежде чем достиг небольших успехов. В Италии стремительное наступление также не удалось. На нас возложена задача противостоять азиатскому наступлению и нанести противнику такой удар, чтобы уничтожить его наступательный порыв. Я убеждён, что 9-я армия, никогда доселе не побежденная, отстоит свою честь в этой решающей битве. Хайль нашему фюреру!» Сутки спустя фрицы увидели, как драпала «доселе не побежденная» немецкая армия...

Мы учим немцев уму-разуму, учим их огнем. Но это очень тупые ученики, заочному обучению они не поддаются. После Минска и Бобруйска виленские и брестские немцы еще ожесточенно сопротивлялись. Огонь в Белоруссии ничему не научил немцев в Варшаве, и огонь в Польше ничему не научит немцев в Нормандии. Фрицы нуждаются в наглядном обучении. Этим обучением и занята теперь Красная Армия от Балтики до Карпат.

Наше наступление кажется миру необычайным. За один месяц мы прошли путь, равный расстоянию от Кана до Кельна. Пройденный нами путь трудно измерить метрами или ярдами. Зарубежные обозреватели гадают: в чем разгадка нашего наступления? Некоторые, будучи наивными или прикидываясь таковыми, уверяют, будто немцы отходят сами, уклоняясь от боя. Однако немцы опровергают эти заверения. Немцы сами твердят в своих сводках о «тяжелейших оборонительных битвах». Немцы сами говорят: «Происходит крупнейшее сражение этой войны». Немцы не спешат отходить в сводках: два дня спустя после взятия нами Люблина они уверяли, что «гарнизон Люблина успешно обороняется». Еще менее немцы торопятся отходить в действительности: они цепляются за каждый рубеж, они сражаются за каждый город, они лезут из «котла» в «котел». После Минска был Вильнюс, после Вильнюса — район Брод, после района Брод — Львов. Немцы понимают, что им теперь отступать некуда. Немцы понимают, что Латвия — это не Калмыцкая степь. Немцы понимают, что Варшава — это не Тобрук. Напрасно некоторые иностранные газеты, говоря о нашем продвижении, стараются в телескоп разглядеть душу удирающего фрица: фрицы тут ни при чем. Дело не в том, что немцы быстро отступают. Дело в том, что мы быстро наступаем.

Давно ли немцы думали, что у них патент на клещи и на охваты? Давно ли немцы считали, что у них монополия на окружения? Не те теперь времена. Немцы пробуют удержаться, они контратакуют, они бросают в бой своих знаменитых «тигров». Но, удерживаясь, они попадают в кольцо. Но, контратакуя, они прорываются в могилы. Но их «тигры» перестали занимать даже фотокорреспондентов. Теперь воюем мы: немцы стали объектом.

Почему мы стремительно несемся вперед? Потому что с нами военное искусство. Если у Сталина на груди орден «Победа», то у Победы на устах имя Сталина.

Наши маршалы и наши генералы стали хозяевами поля битвы. Немцы теперь только предполагают, а располагают русские. В 1942 году молодой генерал Черняховский воевал против немолодого генерала Голльвитцера. Это было у Воронежа, и мы тогда учились воевать. Теперь пленного генерала пехоты Голльвитцера привели к Черняховскому: мы научились побеждать.

Теперь война разыгрывается по нашему сценарию, а немцы могут только
гадать. Они плохо гадают. В мае «Кракауер цейтунг» писала: "Если некоторые
районы Румынии охвачены тревогой, так как русские, видимо, предполагают прорваться за Яссы, то население генерал-губернаторства спокойно трудится, ибо русские знают, что доступ сюда им закрыт". Они думали, что мы двинемся на Яссы, а мы взяли Львов, а мы взяли Перемышль, а мы дошли до Вислы. В июне «Данцигер Форпост» рассуждала: «Наиболее угрожаемой чувствует себя Эстония. Между тем в Латвии и особенно в Литве мы видим картины глубокого тыла...». Они считали, что мы начнем с Эстонии, мы начали с Литвы. Мы воюем, как нам удобней. Мы стараемся не только освобождать города от немцев, но и освобождать немцев от горестного недоумения: мы их закапываем.

Мы выковали оружие для войны. Мы не блефуем, мы бьем. Мы не кричали на
весь мир о «тиграх» и «пантерах». Мы сделали хорошие танки, которые бьют
«тигров». Мы не рекламируем оружие, мы его изготовляем. Мы не увлекались
театральными эффектами. Мы не трудились над самолетами-снарядами, которые могут издали убить сто женщин. Мы не рассчитывали грандиозными крыльями поразить воображение немецкого тыла. Мы предпочли «Илами» крошить и рвать немецкие дивизии. Мы не мечтаем о «психических атаках»: нас интересует не психика фрицев, а их бренная плоть. Эту плоть мы и обрабатываем. Мы знаем, что немцев нельзя просветить, и мы воюем с ними не декларациями, а минометами.

Мы наступаем столь стремительно, потому что нам осточертели немцы: мы хотим наконец-то покончить с ними. Мы хотим жить. Это просто и однако в этом разгадка нашего наступления. Мы в сердцах говорим: «Четвертое лето». Мы делаем всё, чтобы не было пятого. Наши бойцы рвутся вперед с затаенной мыслью: "Может быть не будет четвертой зимы...". Нас охватило великое нетерпение, и оно — как крылья за спиной.

Мы рвемся вперед, потому что мы у границ Германии. Мы на пороге суда. Мы спешим на свидание с самой прекрасной из всех дев — мы спешим на свидание с Справедливостью. Один раненый минометчик сказал мне: «Вот беда... Говорят, что месяц проваляюсь». Я стал его утешать: и без него обойдутся. Он сердито мне ответил: «Мне в Берлин надо... Они мою жену спалили...». Мы идем так быстро, потому что не одному этому минометчику, всем нам дозарезу нужно побывать в Берлине. И теперь каждому из нас ясно: скоро мы там будем.

Илья Эренбург.