Вот так должны решаться важные вопросы

В начале апреля 1940г. товарищ Сталин собрал в Кремле большое совещание военных. На нем присутствовали Молотов, Ворошилов, Жданов, Кулик, Котин (главный конструктор тяжелых танков), несколько директоров танковых заводов, и другие высокопоставленные деятели. Решался вопрос о перевооружении танков «КВ» 107-миллиметровой пушкой вместо 76-миллиметровой. Сталин настаивал на этом, но поддержки не встретил. Оппоненты Сталина считали, что для тяжелого танка мощности имеющейся пушки достаточно, и что нет никакой необходимости его перевооружать. Более того, конструктор Котин, директор Кировского завода Зальцман и другие военные утверждали, что поставить 107- миллиметровую пушку в танк технически невозможно. Сталина не поддержал никто.

«После длительных дебатов Сталин спросил: — Значит, вы убеждены, что такая пушка в тяжелый танк не встанет?*
Услышав единодушное: "Да, совершенно уверены",— он сказал:
— Хорошо. Тогда я у Грабина спрошу.
Наступила тишина. Сталин вызвал Поскребышева и распорядился:
— Соедините меня с Грабиным!»

Конструктор Василий Грабин в это время был в Ленинграде, где выступал с докладом для студентов. О проходившем в Кремле совещании он ничего не знал. О том, что было дальше, Грабин рассказывает в своих мемуарах:

«Во время моего доклада о методах скоростного проектирования и освоения пушек в Ленинградском институте усовершенствования ИТР в аудитории, где проходила конференция, появился какой-то незнакомый мне человек, подошел к кафедре и сказал:
— Вас просят к телефону.

"Странно, — подумал я. — Кто здесь может мне звонить?" Никто из знакомых не знал о моем приезде… Я решил, что произошла ошибка, и продолжал доклад. Но тот же человек вновь подошел ко мне и попросил поторопиться. Я обратился к председательствующему с просьбой сделать перерыв и вышел из аудитории.
— Куда мне идти? — осведомился я у незнакомца, а сам думал лишь об одном: не забыть бы, на чем я остановился — доклад я не читал, говорил без конспекта.
— Оденьтесь и пойдемте со мной.

Мы вышли на улицу, сели в машину, выехали на Невский. О докладе я уже не думал, мысли были лишь об одном что все это значит, что произошло, кому я мог так срочно понадобиться? Никаких вопросов своему сопровождающему я не задавал. Знал: бесполезно. Он выполнял то, что ему поручили. Свернули куда-то к Неве, подъехали к Смольному. Машина остановилась. Мной стало овладевать волнение.
Вслед за своим таинственным незнакомцем я вошел в здание Смольного. Возле кабинета секретаря обкома М. И. Родионова сопровождающий остановился:
— Сюда, пожалуйста!

Я вошел. Самого секретаря не было, а людей, которые сидели в кабинете и, судя по всему, ждали меня, я не знал. Как только я переступил порог, один из них снял телефонную трубку, набрал номер. Ему ответили.
— Трубку передаю Грабину,— сказал он.
Я подошел к телефону.
— Грабин слушает.
По голосу я узнал Поскребышева. Он поздоровался и предупредил, что сейчас со мной будет говорить Сталин.
Волнение усилилось. Значит, случилось что-то важное и не терпящее отлагательства, раз меня разыскали в этот час в Ленинграде. Недолго мне пришлось теряться в догадках.

— Здравствуйте, товарищ Грабин, — услышал я в трубке голос Сталина.— Я хочу с вами посоветоваться. Есть мнение, что тяжелый танк вооружен маломощной пушкой, не отвечающей задачам тяжелого танка. В настоящее время рассматривается вопрос о перевооружении его: вместо 76-миллиметровой пушки предлагается поставить мощную 107-миллиметровую. Хотелось бы знать вашу точку зрения по этому вопросу. Возможно, вам трудно будет оценить это предложение, так как тяжелый танк вооружен вашей 76-миллиметровой пушкой.

— Я готов высказать свое мнение, — ответил я. — Когда нашему конструкторскому бюро ГАУ выдало тактико-технические требования на 76-миллиметровую пушку для тяжелого танка, мы тщательно изучили вопросы, связанные с танками и с их вооружением, и пришли к выводу, что 76-миллиметровая пушка для тяжелого танка неперспективна и даже не отвечает требованиям сегодняшнего дня. Мы считали, что тяжелый танк следует вооружить более мощной пушкой, снаряд которой пробивал бы броню своего танка с дистанции 1000 метров. Свое мнение мы высказали руководству ГАУ и ГБТУ, но с нами никто не согласился. 76-миллиметровую пушку, заказанную нам, мы создали и установили в танк КВ-1.
— Значит, у вас давно сложилось мнение о недостаточной мощности 76-миллиметровой пушки для тяжелого танка?
— Да, товарищ Сталин.
— Очень жаль, что я раньше не знал об этом. Значит, в настоящее время наши оценки не расходятся. Скажите, пожалуйста, можно ли в тяжелый танк поставить мощную 107-миллиметровую пушку?
— Можно, товарищ Сталин.
— Вы уверены, что мощную 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк?

— Вполне уверен, что 107-миллиметровую мощную пушку можно поставить в тяжелый танк. Это подтверждается тем, что мы уже установили 107-миллиметровую модернизированную пушку мощностью 385 тонна-метров в танк КВ-2… Но танк КВ-2 по конструкции башни мы считаем неприемлемым,— продолжал я. — Габариты башни велики, и по своей форме башня неконструктивна. Такие габариты для 107-миллиметровой пушки и не потребовались.
— Значит, вы утверждаете, что мощную 107-миллиметровую пушку можно установить в тяжелый танк? — повторил Сталин.

Я хорошо знал, что если Сталин задает несколько раз один и тот же вопрос, то это означает проверку, насколько глубоко проработан вопрос собеседником и насколько убежден человек в своем мнении.
— Да, я глубоко убежден, что мощную 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк, — еще раз подтвердил я…
— Это очень важно, товарищ Грабин. До тех пор пока мы не вооружим тяжелый танк такой пушкой, чувствовать себя спокойно мы не можем. Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка. Скажите, не смогли бы вы быть завтра в Москве? — продолжал Сталин.— Вы нам здесь очень нужны.
— Слушаюсь, завтра я буду в Москве.
Сталин положил трубку, послышались гудки отбоя».

Озадаченный Грабин отправился дочитывать свой доклад. А в это время в Москве:
«Положив трубку, Сталин обратился к присутствующим: "Грабин утверждает, что 107-миллиметровую мощную пушку в танк поставить можно". Потом сделал небольшую паузу и добавил: "Грабин зря никогда не болтает, если скажет — значит, так и будет. Он завтра будет здесь. До его приезда обсуждение вопроса прекращаем". Тут же он поручил Жданову лично, никому не передоверяя, в кратчайший срок подготовить проект решения по перевооружению тяжелого танка и представить на утверждение».

Проект решения вскоре был подготовлен. Через полтора месяца Грабин должен был дать новую 107-миллиметровую пушку, а Котин - новый, специально модернизированный танк.

Грабин справился с задачей - к концу мая 1941г. пушка ЗИС-6 уже прошла испытания. Тут же она была пущена в массовое производство, но... обещанный тяжелый танк для нее так и не был создан. Началась война - КБ Грабина выпускало пушки для танков, создание которых откладывалось на неопределенный срок, а воевать нужно было уже сейчас. В итоге было принято решение проект свернуть, а все мощности грабинского КБ пустить на иные остро востребованные орудия. 800 пушек ЗИС-6 было отправлено в мартеновские печи. Как пишет Грабин, «такова была цена ведомственных неувязок», но это не его вина. Сработай танкисты лучше, в войну мы могли вступить с мощнейшим танком, аналогов которому у противников бы не было.

Завершая статью нужно сказать, что приведенный эпизод наглядно показывает роль Сталина в принятии ключевых военных решений. Он не был профессиональным артиллеристом, но был феноменально эрудированным человеком, и разбирался в этой теме отлично. Впрочем, как и во многих других темах.