Андрей Ваджра: Почему страшно Константину Райкину

С большим интересом послушал выступление Константина Райкина на седьмом съезде Союза театральных деятелей России, в котором речь шла об очень трудных, очень опасных и очень страшных временах, наступивших в России. С точки зрения руководителя театра «Сатирикон», российская жизнь стала жуткой и ужасной. Это уже даже не жизнь, а сплошная мука.

«Мне кажется, сейчас очень трудные времена, – заявил Константин Аркадьевич, – очень опасные, очень страшные; очень это похоже… Не буду говорить, на что. Но сами понимаете. Нам нужно вместе очень соединиться и очень внятно давать отпор этому».

Прям как в «Гарри Потере»: похоже, произошло «сами-знаете-что» из-за «сами-знаете-кого». Одним словом: «возьмёмся за руки друзья, что б не пропасть поодиночке»!

Что же тревожит и заставляет трепетать от страха Константина Райкина?

Как оказалось – «наезды на искусство». Наезды «совершенно беззаконные, экстремистские, наглые, агрессивные, прикрывающиеся словами о нравственности, о морали, и вообще всяческими, так сказать, благими и высокими словами: «патриотизм», «Родина» и «высокая нравственность»».

Причём наезды эти осуществляют «группки оскорбленных якобы людей», которые «закрывают спектакли, закрывают выставки, нагло очень себя ведут» и при этом к ним «как-то очень странно власть нейтральна — дистанцируется».

Т.е. какие-то наглые твари не ценят высокое искусство, пытаются с ним бороться, а власть при этом очень подозрительно сидит, сложа руки и никого из этих тварей не хватает, в наручники не заковывает, никому из них руки не выкручивает, в тёмные подвалы не тащит, и высокое искусство от восставшего хама автоматчиками не боронит. Дистанцируется, одним словом.

С точки зрения Константина Аркадьевича это – «безобразные посягательства на свободу творчества, на запрет цензуры». А запрет цензуры («многовековой позор вообще отечественной нашей культуры, нашего искусства») — лучшее, что случилось за последние 25 лет.

Понятное дело, что для творческой личности любой выпад в сторону её творений – проявление величайшего зла. Обратите внимание, как горько рыдает маленький ребёнок в песочнице, когда другой малыш цинично наступает ногой на его песочную пасочку. А ведь великое искусство это не песочные пасочки, это проявление высшей человеческой свободы! Свободы художественного творчества!

И вот какой-нибудь творец лепит свою высокохудожественную «пасочку», выставляет её на всеобщее обозрение, а тут вдруг появляются хамы, прикрывающиеся словами о нравственности, морали, патриотизме и Родине, и начинают эту взлелеянную «пасочку» топтать своими грязными сапогами. И власть при этом не сносит им головы из автоматов. Власть глумливо дистанцируется.

Константин Аркадьевич знает, что «словами о нравственности, Родине и народе, и патриотизме прикрываются, как правило, очень низкие цели». Не верит руководитель театра «Сатирикон» «этим группам возмущенных и обиженных людей, у которых, видите ли, религиозные чувства оскорблены». «Не верю! – восклицает он. – Верю, что они проплачены. Так что – это группки мерзких людей, которые борются незаконными мерзкими путями за нравственность, видите ли».

По мнению Райкина, «вообще не надо общественным организациям бороться за нравственность в искусстве. Искусство имеет достаточно фильтров из режиссеров, художественных руководителей, критиков, души самого художника. Это носители нравственности. Не надо делать вид, что власть – это единственный носитель нравственности и морали. Это не так».

Судя по последней фразе, Константин Аркадьевич глубоко уверен в том, что это власть борется с искусством, власть хочет вернуть цензуру, власть подсылает к творческой интеллигенции своих мерзких, проплаченных наймитов в грязных сапогах, чтобы они цинично топтали и поливали мочой «пасочки» великого искусства.

Одним словом, речь идёт о том, что сейчас «сами-знаете-кто» хочет вернуть обратно «не просто во времена застоя, а еще в более давние времена — в сталинские времена».

Для Райкина российская власть это враг, который пытается «прогнуть» искусство под свои интересы, маленькие конкретные идеологические интересы. Не больше, не меньше.

С точки зрения Константина Аркадьевича, «умная власть платит искусству за то, что искусство перед ней держит зеркало и показывает в это зеркало ошибки, просчеты и пороки этой власти. А не за то платит власть, как говорят нам наши руководители: «А вы тогда и делайте. Мы вам платим деньги, вы и делайте, что надо». А кто знает? Они будут знать, что надо? Кто нам будет говорить? Я сейчас слышу: «Это чуждые нам ценности. Вредно для народа». Это кто решает? Это они будут решать? Они вообще не должны вмешиваться. Они должны помогать искусству, культуре».

Т.е. власть обязана содержать творцов и их великое искусство за счёт народных денег, при этом оберегать его от народа (ничего не понимающего в искусстве), и в это искусство своими грубыми ручищами и тупыми мозгами не лезть, ибо искусство сфера тонких материй.

В общем-то, отчаянный вопль Райкина я могу понять. Творческие люди действительно не любят, когда их творчество кто-то не понимает, не принимает и уж тем более против него протестует. Правда, не совсем понятно, почему в свободном, гражданском обществе, одни граждане имеют право творить и нести свои творения в массы, а другие граждане не имеют право реагировать на данные творения по собственному усмотрению. Ведь для кого-то определённый продукт искусства не более чем моча, которой периодически поливают тех, кто этот продукт произвёл.

Что, у кого-то есть особые полномочия отделять искусство от мочи? Чем, например, мнение Райкина о творчестве американского фотографа Джока Стерджеса правильнее мнения, рядового Иванова, который видит в этом творчестве порнографию? И почему этот Иванов не имеет права, исходя из своих представлений об искусстве и морали, потребовать закрытия выставки Стерджеса?

Константин Аркадьевич юлит, когда заявляет, что творцы сами являются «фильтрами» и «носителями нравственности». Дело в том, что искусство очень часто находится вне рамок морали и даже вне рамок нравственности, потому что претендует на абсолютную свободу самовыражения, а также претендует на некие истины, находящиеся «по ту сторону добра и зла». В этом суть искусства как такового. Особенно искусства эпохи постмодерн.

Но проблема в том, что не всякий человек может спокойно воспринимать искусство за рамками присущей ему морали и нравственности. И здесь возникает антагонистическое противоречие, которое Райкин, в силу своих психологических особенностей и принадлежности к искусству, в упор не видит.

Поэтому, с его точки зрения, если искусство противоречит чьей-то морали и нравственности, то – к чёрту эту мораль и нравственность! Даёшь абсолютную свободу творчества! И плевать если это творчество кого-то оскорбляет! Утрутся. Переживут.

Ну а чтобы было проще воспринимать несогласных с радикальными проявлениями современного искусства, Константин Аркадьевич смотрит на них как на продажных наймитов «сами-знаете-кого». Здесь, кстати, срабатывает традиционная либеральная установка, когда всякого не согласного с либеральной доктриной автоматически записывают в продажные твари Кремля. С точки зрения либерала, есть лишь либералы (умные, свободные и прекрасные) и прислужники «сами-знаете-кого». Третьего не дано. В существование людей, искренне думающих иначе, чем либералы, либералы не верят. Либерал в принципе не может себе представить, что кто-то может быть не либералом, при этом, не будучи рабом «сами-знаете-кого».

Райкин мыслит аналогичным образом. С его точки зрения не может умный, образованный и порядочный человек выступать против абсолютной свободы искусства, даже если это искусство – голая ж…па в рамочке, прибитая гвоздями к мостовой мошонка или фотовыставка «героев АТО», на руках которых кровь стариков, женщин и детей.

Кроме этого, рассуждая о том, что кто-то «хочет прогнуть искусство под интересы власти», «маленькие конкретные идеологические интересы», и тем самым заявляя о том, что искусство находится вне всякой идеологии, Константин Аркадьевич либо лукавит, либо откровенно тупит.

Реальность такова, что любое искусство, так или иначе, находится в жёстких рамках той или иной идеологии. Любая картина, стихотворение, роман, пьеса, фильм или музыкальное произведение несут в себе какую-то идею, тем самым становясь частью какой-то идеологии. Искусство невозможно вне идеологии. Другое дело, что идеологии бывают разные, и не обязательно политические. Идеологическое искусство это не только художественная выставка картин, посвящённых Ленину, но также – фотовыставка голых нимфеток американского фотографа Джока Стерджеса или пляска в Храме Христа Спасителя панк-группы Pussy Riot. В каждом случае присутствует идеология, в которую заложена определённая идея, смысл и цель.

И тут мы подошли к самому важному: искусство – это форма идейно-психологического воздействия на сознание человека. Поэтому то или иное проявление искусства может быть для общественного сознания, культуры, общества, государства либо конструктивным (созидательным), либо деструктивным (разрушительным). В связи с этим государство и общество не могут полностью дистанцироваться от искусства, если они не хотят оказаться под деструктивным/разрушительным идейно-психологическим воздействием определённых проявлений искусства.

Поэтому только дурак или социопат может призывать к полной ликвидации всех форм цензуры. Это для творческой личности, безвозвратно ушедшей в «астрал» своих художественных порывов, любое ущемление свободы творчества – абсолютное зло, а для общества – форма самосохранения и выживания. И если цензура вдруг полностью исчезнет, велика вероятность того, что общество просто будет вытолкнуто творческими порывами сумасшедших индивидов за рамки всякой морали и нравственности, что неизбежно приведёт это общество к разложению и самоуничтожению. История знает немало подобных примеров.

Мне очень жаль, что Константин Аркадьевич до сих пор не понял, что цензура, в той или иной форме, существовала и существует в любом обществе и государстве. В том числе и на Западе. При всём кажущемся либерализме западных стран, в них действует жёсткая государственная и общественная цензура, распространяемая на все виды и формы создания и распространения идей, в том числе связанных с искусством.

Другое дело, что господствующая на Западе мостмодернистская мораль, во многом весьма сильно отличается от нашей традиционной морали. И те деятели российского искусства, которые ориентированы на западное, постмодернистское представление о морали, автоматически вступают в конфликт с русской традиционной моралью, воспринимая её как государственную и общественную «цензуру». Отсюда и страх Константина Райкина. Ведь он видит то, чего нет, и не видит того, что есть.

На самом деле конфликт происходит не между искусством и цензурой, как ему кажется, а между двумя несовместимыми моралями, на которых зиждется западное и российское общество.