Маргарита Симонян: Десять лет

10 лет назад в это время мы ставили камеру в одной из горных сельских школ в Карачаево-Черкесии. Ждали Владимира Владимировича. Я тогда работала в пуле... Тут вошел Громов и сказал: президента не будет – здесь рядом захватили школу.

«Там ужас. Человек, кажется, 200». Поначалу ужасом казалось 200. Мы сели в вертолет и полетели из того села в Минводы. Там взяли такси и поехали в Беслан. Наш самолет улетел в Москву без нас...
Беслан уже был оцеплен. Никого не пускали. Полчаса звонков во все инстанции и переговоров – и нас пустили... В городе уже была военная техника, много военных, армейская суматоха, хотя с захвата прошло всего пару часов. И гробовая тишина у школы...

Мы развернули камеры и тарелку на площади возле школы, где собирались родственники, и провели там три дня вместе с ними... Эфиры, съемки, перебежки по простреливаемой улице в штаб, где совещались силовики, местные власти и люди из АП, и ад ожидания развязки...

Напросились ночевать у местного милиционера, жившего напротив школы. С его корочкой пропускали. Ночью ставили камеру в окно, дежурили по очереди... В коридоре спали какие-то японцы, тоже с камерой.

Все ждали, что ночью будет штурм. Ни в первую, ни во вторую ночь штурма не было... Все эти дни – из школы стрельба очередями, звуки взрывов: подожгли выстрелом белый «жигуленок» в одном из дворов зачем-то...
Спокойные, сдержанные родственники – тысячи людей – с мертвыми лицами. Мужчины все уже с оружием. Стоят у школы, смотрят. Ждут. По городу ходят слухи, что собирается ополчение идти войной на Ингушетию. Кто-то распространяет слухи, что этот ад устроили ингуши. Слухи, что террористы требуют у Путина, чтобы отпустили из тюрем боевиков и немедленно вывели войска из Чечни. Слухи, что президент согласился...

На площади вдруг появляется Аушев. Пешком на наших глазах идет во двор школы. Договаривается, чтобы отпустили младенцев... Младенцев выносят на руках военные. Никто не плачет и не кричит – ни дети, ни родственники. Гробовая тишина в городе... Слухи, что у спикера местного парламента Мамсурова в школе сын и дочь. Что Аушев мог их вывести тоже. Что Мамсуров отказался.

Слухи, что в школе не двести человек, а пятьсот. Не пятьсот, а тысяча. Не тысяча, а пять. Что их всех взорвут. На площадь выходит Рошаль в белом халате. Объясняет родственникам, сколько их дети проживут без воды. Родственники молчат. Слухи, что террористы не дали штабу передать в школу воду. После Норд-Оста боятся, что туда подмешают снотворное или еще что-нибудь...

Ночью по месту, где стояли тарелки, шарахнули из школы. Утром всем велено сдвинуться дальше. Но у нас знакомые в штабе – разрешили остаться. Третий день. Знакомые из штаба: «Сейчас наши пойдут забирать тела мужчин со двора, вроде договорились. Можем взять твоего оператора...».

И тут как громыхнет! Страшный взрыв в школе, такого грохота в эти дни еще не было. И сразу за ним – второй! И тут же, мгновенно – стрельба. Вырубается связь, по спутнику выходим в эфир, а вокруг – сплошная стрельба со всех сторон – и бегут, бегут, бегут полуголые дети в крови... Дети сами прыгают в скорые, кого-то несут – все это посреди беспрерывной хаотической стрельбы, грохота и суматошного бега...
Бегут и стреляют мужчины: бородатые мужчины, безбородые мужчины, мужчины в военной форме и мужчины в спортивных костюмах... Понемногу стрельба на площади затихает. Родственники – в больницах и моргах. Мы остаемся у тарелки. И до двух часов ночи слушаем ад в школе. После этой первой волны бежавших детей и родителей, живых убежавших из школы мы больше не видели. Ночью город перестает быть молчаливым.

В городе воцаряется нечеловеческий душераздирающий вой. Он не прекратится всю неделю похорон... Я вою тоже, пока пишу свои сюжеты. Просто от увиденного. Весь блокнот уже мокрый, строки плывут. Никогда – ни до, ни после – так не рыдала... Собираем свидетельства выживших. Все говорят одно и то же: был взрыв, разнесло окно, мы побежали, по нам стали стрелять из школы... Это рассказывают те, кто смог убежать.

Кто не смог, не успел, остался в этом аду, уже ничего не расскажет. У школы сидит мужчина, качается из стороны в сторону. У него там были жена и две дочери. Жена 2-летнюю вытащила, а 12-летнюю не смогла... 12-летнюю дочь придавило плитой. Если бы мать пыталась ее вытянуть еще сколько-то времени, то не спасла бы уже и 2-летнюю...

Заложники, переговоры с террористами, война в Чечне, возможность войны осетин с ингушами – кто-то вообще помнит, в какой стране мы жили? Всего 10 лет назад... Надо почаще вспоминать. Тогда все, над чем мы сегодня бьем копья, будет казаться таким каким-то... Нелепым.