Сила и слабость американской «мягкой силы» и наш «культурный Коминтерн»

Гарвардский профессор Джозеф Най, которому принадлежит патент на термин «мягкая сила», опубликовал на днях статью о русской «мягкой силе». Вернее, о её отсутствии. Дескать, нечем больше России привлекать мир на свою сторону, а потому и вынуждена она либо подчинять его кулаком, либо покупать. Всё потому, что Кремль загнал под лавку неправительственные организации и не терпит никакой критики. В то время как в Америке мягкая сила — это «институты гражданского общества, университеты, фонды и (внимание!) поп-индустрия». Дальше следует скромное такое заявление: «Именно свободное от цензуры гражданское общество и его готовность критиковать политических лидеров позволяет Америке сохранять мягкую силу даже тогда, когда другие страны не одобряют действия американского правительства».

Иными словами, даже если вы не любите Буша или Обаму за то, что они кого-то бомбят, вы не перестанете жрать в Макдаке, слушать Леди Гагу и смотреть по пятницам голливудское барахло в местном кинотеатре. Потому что такая у Америки всемогущая мягкая сила, до такой степени вы завидуете её неправительственным организациям. Мистер Най — знатный шулер, конечно. Но едва ли идиот (иначе кто бы пустил этого меломана работать в Пентагон).

Най прекрасно понимает, что никаких свободных от цензуры организаций в его стране нет. Что передача власти от одной партийной династии другой там уже давно напоминает викторианскую Англию или поздний Рим. Что полемика на основных телеканалах — это тотальная имитация полемики, поскольку она сводится к бешеному обсуждению любых второстепенных частностей («Какой формы зад у Ким Кардашьян? Кто похитил ребёнка? Нападёт ли на нас Северная Корея?»), но никогда не касается сути («Кто контролирует бабло?»). Да и, положа руку на сердце, обо всех этих достоинствах американского гражданского общества остальной мир просто знать не знает. Так почему же Макдональдс, рок-н-ролл и Голливуд прочно держат его за горло? Потому что это рынок. Это рынок, на котором обращаются мысли, чувства, вкусы, мечты и желания. И свою долю на этом рынке США защищают с таким же остервенением, как и контроль над рынком нефти, продовольствия, золота, алмазов, оружия.

Это рынок звукозаписи. Это рынок телевизионных рейтингов и радийных ротаций. Это рынок наружной рекламы. Это рынок дизайнерских идей. И если на компьютерном рынке мир вынужден выбирать между «Майкрософт» и «Эппл», то на культурном он будет выбирать между Джастином Бибером и Джастином Тимберлейком. Между Сексом в Большом Городе и Любовью По-американски.

В то же время в своё масскультное пространство Штаты не пустят никого. Ни одна посторонняя птица не залетит в их хит-парады. Никакие туземные Тату, Парки Горького и Борисы Гребенщиковы. Никаких Звягинцевых. Никаких Фон Триеров. Их удел — категория foreign в каталоге iTunes или Netflix. Когда-то я очень удивился, узнав, что весь европейский музыкальный контент, знакомый нам по эфиру MTV в 90-е, американцам попросту неизвестен. Вот не существовало для Америки группы The Prodigy. Вообще. Ни в каком виде (если не считать двух-трёх концертов). Есть несколько исключений вроде «Битлз» или «U2», но и эти исключения обычно делались только для «братского английского народа».

Концепция «мягкой силы» проста: мы никогда даже не попробуем ваше, но вы всегда будете жрать наше. Вы будете подражать нам, но мы никогда не будем подражать вам. Люди — это мы. Обезьяны — это вы. Вот что такое американская «мягкая сила». Она основана отнюдь не на уникальности или художественной ценности материала, а на жёстком контроле над каналами его распространения. Вы узнаете о ваших культурных запросах из нашей утренней электронной рассылки.

В чём же уязвимость позиции мистера Ная? Есть ли у этого гарвардского старикашки ахиллесова пята? Разумеется, есть.

Дело в том, что миру, в общем-то, порядком надоело находиться в положении обезьяны. Поскольку американская система деградирует (это, кстати, очень хорошо видно по голливудским сценариям), а навязывание культурного стандарта происходит всё с большим ожесточением, мир начинает испытывать тошноту. Завтра эта тошнота перейдёт в рвоту. Кровавую, скорее всего. Если популярная музыка от Индии до Перу звучит на один манер, то и в Индии, и в Перу появляются люди, которых это раздражает. Тут можно разглядеть и какой-нибудь закон Ньютона — про действие и противодействие; и закон рыночного равновесия — пресытившись американским, рынок требует «неамериканского» (а то и антиамериканского); и контуры нового культурно-антиколониального движения, подобного народно-освободительным революциям 40–60-х годов. Те революции, между прочим, никогда бы не состоялись без помощи СССР.

Собственно, в этом и состоит уникальная возможность, уникальная миссия России сегодня. «Раши Тудей» то бишь. Если семь дней в неделю человека кормят сникерсами, в какой-то момент ему начнёт сниться гречневая каша.

Наша «мягкая сила» — это отторжение, вызванное вашей «мягкой силой». Это и вправду дзюдо, наверное, в каком-то смысле. Ваш удар оборачивается нашим ударом. Вокруг России мир будет объединять не столько любовь к России, сколько нелюбовь к Америке. Поскольку Россия — единственная на планете сила, аргументированно поставившая под сомнение силу американскую. Других таких сил нет, а в случае гибели России, может, и не будет никогда.

Вот в чём российская исключительность. Вот в чём российская привлекательность. Не в том, какой диапазон у Анны Нетребко, а в том, что Анна Нетребко не боится помочь Донецку. Не в том, что Валерий Гергиев — великий музыкант, а в том, что Валерий Гергиев играет на руинах Цхинвала.

Да, нашей «мягкой силе» не помешала бы новая версия Коминтерна. Культурного Коминтерна. Он был бы таким же ночным кошмаром для Запада, как и его предшественник. Помните, в сказке о Мальчише-Кибальчише главный буржуин спрашивает:

— Нет ли, Мальчиш, тайного хода из вашей страны во все другие страны, по которому как у вас кликнут, так у нас откликаются, как у вас запоют, так у нас подхватывают, что у вас скажут, над тем у нас задумаются?

Да, такой ход есть.

…В 43-м Сталин согласился упразднить Коминтерн — в обмен на Второй Фронт. Разумеется, воссоздать его на олигархическом фундаменте невозможно. Отшатнувшаяся от «русского мира» Украина показала, что такое «мягкая сила» зурабовых и абрамовичей. Но мы ввязались в драку, которая заставит страну или погибнуть, или рано или поздно перейти на другой фундамент. И мы изменимся. И новый Коминтерн у нас ещё будет.

Вы мягкие, как гамбургер? Мы мягче. Мы — вата. Готовьтесь.