Сирийский гамбит. Продолжение

Да будет вам известно, что все военные - это профессиональные наемные убийцы на службе у государства. Поэтому или должны уйти со службы, или защищать интересы страны там, куда их Родина пошлет. А по поводу "груза 200"... Так у нас от наркоты и бухла наших детей целый город погибает, второй - от убийств, третий - на дорогах, четвертый - просто пропадает без вести, пятый...

"Владимир Познер: "Хочется спросить у женщины-патриота, готова ли она, чтобы ее сын умер за Крым?"
Итак, перед нами вопрос, который не требует ответа. Естественно, кто угодно ответит "Нет". Поэтому вопрос этот можно рассматривать вовсе не как вопрос, а как утверждение. Нейтральное? Объективное? Конечно, нет. И предвзятое и субъективное. Мы видим, что этим вопросом грубо и беззастенчиво отстаивается та точка зрения, что в Крыму русским делать нечего. Конечно, кто-то может с этой точкой зрения соглашаться, кто-то не соглашаться.
Но, может быть, другой стороны здесь и быть не может? Ведь затронуты понятия жизни и смерти, и ими, действительно, надо оперировать осторожно? Давайте присмотримся к этому вопросу внимательнее.
Попробуем разделить вопрос Владимира Познера на две части.
Часть первая.
"Хочет ли мать, чтобы ее сын умер?..
Часть вторая
..за Крым"?
Но подождите, уже первая часть вопроса, без упоминания никакого Крыма, уже подразумевает, что ответ будет обязательно отрицательным. Какая это мать захочет, чтобы ее сын умер? По любой причине? Подставьте во вторую часть вопроса любую другую причину и ответ все равно будет отрицательным.
Но ведь можно возразить, что Крым - это такая же никому не нужная причина, как и другие причины, за которые мать не согласна, чтобы ее сын умер? Может быть. Но можно и допустить также, что бывают ситуации, когда причины эти могут быть намного серьезнее. Какие? Давайте, посмотрим. Что получится, если во вторую часть вопроса подставить другие значения? Такие, например.
"Хочет ли мать, чтобы ее сын умер, защищая ее саму от гибели"?
Подавляющее число матерей тоже ответит категорически отрицательно. Никакая мать не пожелает смерти своему ребенку даже за цену собственного спасения. Это очевидно.
Не менее ясно также и то, что, если сын в такой ситуации последует материнскому желанию, то совершит подлость.
Хорошо. А если так?
"Хочет ли мать, чтобы ее сын умер, защищая другого ее ребенка, своих брата или сестру"?
Здесь выбор, конечно, мучительно сложнее. Но большинство все равно не пожелает гибели своему ребенку.
Так что же получается? Получается, что вторая часть вопроса просто эксплуатирует его первую часть. Если вопрос в авторской редакции Познера подразумевает категорически отрицательный ответ, то и любой другой вопрос из того же ряда получает ответ точно такой же. Он эти другие вопросы не задает, что естественно, поскольку человек осторожный, но то, что он задает, поневоле, на уровне подсознания, затрагивает темы не менее острые. Я уже не говорю о вопросе, логически завершающем этот ряд.
"Хочет ли мать, чтобы ее сын умер, защищая Родину"?
Тоже ответ любой матери будет "нет". И тоже цель задавшего этот вопрос будет достигнута. Потому что на самом деле это не вопрос. Это утверждение. Утверждение, что Родину защищать не надо.
Можно возразить, что это неверная аналогия, потому что напрямую это не утверждается. Да, это не утверждается. Это подразумевается. Потому что, если бы это не подразумевалось, то вопрос мог бы принять иную формулировку. Например, такую.
"Согласна ли мать, чтобы ее сын защищал Родину"?
Чунихин. В.М. "О праве на подлость", полная версия https://budclub.ru/c/chunihin_w_m/opravenapodlost.shtml

Если мой, лично мой сын, вдруг подпишет контракт и отправится воевать в ту же Сирию (собственно не важно куда), выполняя свой долг, я это пойму. Пойму потому, что знаю значение этого слова. Возможно вам, лично вам, оно и неведомо, но у нормального мужика в крови находится некий фермент, не позволяющий ему сдавать свой дом, свою семью, супостату даже на другом конце света.

Не надоело коментировать каждый мой коментарий? Ф.М. Достоевский "Записки из мертвого дома":
Варламов, увидев меня, осклабился. Я сидел на своих нарах у печки. Он стал поодаль против меня, что-то сообразил, покачнулся и, неровными шагами подойдя ко мне, как-то молодцевато избоченился всем корпусом и, слегка потрогивая струны, проговорил речитативом, чуть-чуть постукивая сапогом:
Круглолица, белолица,
Распевает, как синица,
Милая моя;
Она в платьице атласном,
Гарнитуровом прекрасном,
Очень хороша.
Эта песня, казалось, вывела из себя Булкина; он взмахнул руками и, обращаясь ко всем, закричал:
– Все-то, братцы, все-то он врет! Ни одного слова не скажет вправду, все врет!
– Старичку Александру Петровичу! – проговорил Варламов, с плутоватым смехом заглядывая мне в глаза, и чуть не полез со мной целоваться. Он был пьяненек. Выражение «Старичку такому-то…», то есть такому-то мое почтение, употребляется в простонародье по всей Сибири, хотя бы относилось к человеку двадцати лет. Слово «старичок» означает что-то почетное, почтительное, даже льстивое.
– Ну что, Варламов, как поживаете?
– Да по деньку на день. А уж кто празднику рад, тот спозаранку пьян; вы уж меня извините! – Варламов говорил несколько нараспев.
– И все-то врет, все-то он опять врет! – закричал Булкин, в каком-то отчаянии стуча рукою по нарам. Но тот как будто слово дал не обращать на него ни малейшего внимания, и в этом было чрезвычайно много комизму, потому что Булкин привязался к Варламову совершенно ни с того ни с сего еще с самого утра именно за то, что Варламов «все врет», как ему отчего-то показалось. Он бродил за ним, как тень, привязывался к каждому его слову, ломал свои руки, обколотил их чуть не в кровь об стены и об нары и страдал, видимо страдал от убеждения, что Варламов «все врет»! Если б у него были волосы на голове, он бы, кажется, вырвал их от огорчения. Точно он взял на себя обязанность отвечать за поступки Варламова, точно на его совести лежали все недостатки Варламова. Но в том-то и штука, что тот даже и не глядел на него.
– Все врет, все врет, все врет! Ни одно-то слово его ни к чему не подходит! – кричал Булкин.
– Да тебе-то что! – отвечали со смехом арестанты.
– Я вам, Александр Петрович, доложу, что был я очень красив из себя и очень меня любили девки… – начал вдруг ни с того ни с сего Варламов.
– Врет! Опять врет! – прерывает с каким-то визгом Булкин.
Арестанты хохочут.
– А я-то перед ними куражусь: рубаха на мне красная, шаровары плисовые; лежу себе, как этакой граф Бутылкин, ну то есть пьян, как швед, одно слово – чего изволите!
– Врет! – решительно подтверждает Булкин.
– А в те поры был у меня от батюшки дом двухэтажный каменный. Ну, в два-то года я два этажа и спустил, остались у меня одни ворота без столбов. Что ж, деньги – голуби: прилетят и опять улетят!
– Врет! – еще решительнее подтверждает Булкин.
– Так уж я вот опомнясь и послал моим родичам отсюда слезницу; авось деньжонок пришлют. Потому, говорили, я против родителев моих шел. Неуважительный был! Вот уж седьмой год, как послал.
– И нет ответу? – спросил я, засмеявшись.
– Да нет, – отвечал он, вдруг засмеявшись сам и все ближе и ближе приближая свой нос к самому моему лицу. – А у меня, Александр Петрович, здесь полюбовница есть…
– У вас? Любовница?

– Онуфриев даве и говорит: «Моя пусть рябая, нехорошая, да зато у ней несколько одежи; а твоя хорошая, да нищая, с мешком ходит».
– Да разве правда?
– А и вправду нищая! – отвечал он и залился неслышным смехом; в казарме тоже захохотали. Действительно, все знали, что он связался с какой-то нищей и выдал ей в полгода всего десять копеек.
– Ну, так что ж? – спросил я, желая от него наконец отвязаться.
Он помолчал, умильно посмотрел на меня и нежно произнес:
– Так вот не соблаговолите ли мне по сей причине на косушку? Я ведь, Александр Петрович, все чай пил сегодня, – прибавил он в умилении, принимая деньги, – и так я этого чаю нахлестался, что одышка взяла, а в брюхе как в бутылке болтается…
Меж тем как он принимал деньги, нравственное расстройство Булкина, казалось, дошло до последних пределов. Он жестикулировал, как отчаянный, чуть не плакал.
– Люди божии! – кричал он, обращаясь ко всей казарме в исступлении, – смотрите на него! Все врет! Что ни скажет, все-то, все-то, все-то врет!
– Да тебе-то что? – кричат ему арестанты, удивляясь на его ярость, – несообразный ты человек!
– Не дам соврать! – кричит Булкин, сверкая глазами и стуча из всей силы кулаком по нарам, – не хочу, чтоб он врал!
Все хохочут. Варламов берет деньги, откланивается мне и, кривляясь, спешит из казармы, разумеется к целовальнику. И тут, кажется, он в первый раз замечает Булкина.
– Ну, пойдем! – говорит он ему, останавливаясь на пороге, точно он и впрямь был ему на что-то нужен. – Набалдашник! – прибавляет он с презрением, пропуская огорченного Булкина вперед себя и вновь начиная тренькать на балалайке…
Ваша фамилия Булкин?

Здравствуйте!

Если Вы к тому, что я не совсем точно (полно) выразил свою мысль, то уточняю: Кремль не вправе диктовать свою волю сирийскому народу. Воля сирийцев первична перед волей Кремля.

С Вашей же формулировкой в полной мере согласиться не могу:

1. В отличие от приведенной Вами моей цитаты, Вы пишете не о воле, а об интересах (например, у массы народа по всей Земле есть интерес быть стройными, но нет воли изменить режим питания, образ жизни и ежедневно выполнять физические упражнения).

2. Я не могу исключить (а Вы можете?) наличие таких россиян, для которых их личные (или иных лиц) интересы первичнее перед интересами России (например, Беленко, угнавший МиГ 25 в Японию, иуда Калугин и другие).

Я не совсем только понял, кто такие "дорогие россияне"?

С ув. Ваше здоровье!

Извините - нечаянно минуснула, а хотела плюсик поставить...