Убийства в Доме Профсоюзов планировали заранее: сенсационное расследование

Ульрих Хайден, автор нашумевшего фильма об одесской трагедии, рассказал «МК», почему на Западе замалчивают правду о событиях на Украине.

«Первые коктейли закинули снаружи. Они разбились, жидкость разлилась, двери, мебель, которой мы забаррикадировались, начали гореть». «Выключили освещение, и наступил настоящий ад. Темно, горящие блики, крик, истерический вой. Крики умирающих людей». «Люди падали из окон, их добивали снизу». «Мы начали звонить своим родным и близким и прощаться». «Они рыскали по помещениям, топорами и секирами разрубали двери, тех, кто там был, убивали». Это не воспоминания жертв нацистов времен Второй мировой войны. Это — цитаты из интервью с очевидцами одесской трагедии, вошедшими в фильм немецкого журналиста Ульриха Хайдена (Ulrich Heyden) «Беглый огонь» (Lauffeuer).

2 мая 2014 года в одесском Доме профсоюзов по официальным данным сгорели 42 человека. Еще шестеро были перед тем убиты на Греческой площади. Погибшие одесситы стали жертвами не только огня, но и настоящего заговора молчания в западных СМИ. Мир попросту не заметил их трагедии. Фильм Хайдена — попытка прорыва этой информационной блокады. О том, насколько она удалась, мы беседуем с самим автором.

- Велик ли был бюджет фильма?

- Примерно 5 тысяч евро. Фактически мы делали фильм вдвоем с Марко Бензон (Marco Benson). Марко помогала его креативная группа в Берлине, Leftvision, которая занимается созданием социальных роликов для общественных организаций и профсоюзов. Марко хорошо владеет техникой съемки и монтажа, я же много работал в качестве журналиста на Украине, знаю там политическую обстановку. Поэтому мы хорошо дополняли друг друга. Мы делали фильм на пожертвования, работали без зарплаты. Принципиально не хотели брать денег ни у одной из заинтересованных сторон, ни у государственных структур, ни у предпринимателей.

- Какую цель вы перед собой ставили, снимая этот фильм?

- Моя цель была – помочь немцам разобраться, что произошло в Одессе. Сделать так, чтобы люди не забыли об этой трагедии. В своих первых статьях об этих событиях я был очень осторожен в формулировках. Потому что если вы пишете для немецких СМИ, то вы не можете утверждать что-то, не имея достаточно доказательств. А в первые дни после 2 мая полной ясности у меня еще не было, я не успел там побывать. Но чем дольше я работал по этой теме, тем больше у меня появлялось доказательств того, что все это действительно могло быть спланировано.

- Было спланировано массовое убийство людей?

- Были спланированы столкновения в Одессе. Но я не могу доказать, что заранее планировалось согнать людей в Дом профсоюзов и сжечь их заживо.

- Когда вы были в Одессе?

- В конце июля 2014 года. У меня был фотоаппарат с функцией видеокамеры. С его помощью я записывал интервью. В Одессе у Дома профсоюзов постоянно находятся очевидцы событий. Там я почувствовал, что вот он – ключевой момент европейской истории, или даже мировой истории. В Москве это еще не было мне так понятно. Но когда ты сравниваешь то, что говорят эти люди, и то, что видишь по немецкому телевидению, то понимаешь, что каждое их слово – огромная ценность.

- Разве немецкое телевидение освещало эти события недостаточно объективно?

- Уже когда начинался Майдан, я видел, что немецкие СМИ не дают слово сторонникам федерализации. В ноябре 2013 года я писал: если срочно не наладить контакт между Майданом и Восточной Украиной, то начнется гражданская война. Это мнение уже тогда было непопулярным в немецких редакциях. В Германии была эмоциональная эйфория по поводу Майдана. Фундаментальный закон журналистики состоит в том, что надо всегда показывать точки зрения обеих сторон конфликта. Видя, как бесцеремонно нарушается этот закон, я был просто в шоке. Поэтому после пожара в одесском Доме профсоюзов внутренний голос сказал мне, что туда надо ехать.



фото: Марина Перевозкина
Ультрас и бойцы самообороны Майдана забрасывали в Дом профсоюзов «коктейль Молотова» через разбитые окна.

- Вы для какого издания тогда работали?

- Я, как правило, работаю для нескольких изданий. К тому времени газета, от которой я был аккредитован, Sächsische Zeitung (издается в Дрездене), меня уволила. Об увольнении меня предупредили в декабре 2013 года. Еще до этого, разговаривая с моими редакторами в Германии по телефону, я почувствовал: что-то не так. Я получал от них заказы такого типа: «напишите статью о «русской пропаганде». Но в соответствии со своими профессиональными принципами, писать о «русской пропаганде» я могу только в том случае, если одновременно пишу и о немецкой пропаганде. Такие статьи наши мейнстрим-газеты просто не печатают. Я пытался как-то сгладить неприятную ситуацию. Но это не очень хорошо получилось. Газета становилась все более однобокой, и им, наверное, хотя никто открыто мне это не говорил, не нравилось, как я расставлял акценты в своих статьях. Сейчас я аккредитован в России от швейцарского еженедельника Die Wochenzeitung. Параллельно с фильмом я писал книгу об Украине, которая выходит в апреле. Я и раньше думал о том, чтобы снимать фильмы. Но вы как журналист знаете: на телевидении многое решают деньги, там еще более клановая система и еще больший политический контроль по сравнению с печатными СМИ. Если вы инакомыслящий, легче работать в газете. Но у нас все получилось. Успех нашего фильма был для меня неожиданностью.

- Вы были на Майдане? Вот эта однобокость в освещении украинских событий западной прессой, в чем она состояла?

- Я работал на Майдане, и мои материалы публиковали. Я был на Майдане в январе, я был в марте в Харькове, в мае - в Донецке. Я сконцентрировал свое внимание на Востоке и Юге Украины. Потому что понял, что информации о том, что там происходит, в Германии катастрофически не хватает. Наши главные телевизионные каналы в основном берут чужой материал, штатные корреспонденты на Востоке и Юге очень редко бывают. Во время пожара в Доме профсоюзов я следил за публикациями в популярном издании «Шпигель-онлайн». Сначала часа два они писали почти правду. Потом эта тема там как-то заглохла. Только изредка упоминалось, что в Одессе были драки между разными группами и типа трудно понять, что же там произошло конкретно. Примерно так же освещал события телеканал ARD. В какой-то момент они вдруг замолчали. Именно в тот момент, когда стало понятно, что произошло что-то чудовищное, какое-то ужасное преступление. Это было так очевидно, что нашему правительству, нашим главным редакторам не хотелось акцентировать на этом внимание.

- Они сообщали о драках около Дома профсоюзов или на Греческой площади?

Греческая площадь – это уже слишком для них сложно. Ее вообще не упоминали. Вы даже не представляете, как упрощает события немецкая пресса! Если тебе дают 100 строчек, чтобы написать об Одессе, зачем такие нюансы? Но без них ничего не понятно. Из 48 погибших 6 погибли на Греческой площади. И никто не ставил себе цель расследовать события в Одессе. Это совсем непонятно, потому что обычно во время подобных событий в других странах немецкие телеканалы отправляют на место своих репортеров. Даже произошел такой эпизод. Главный репортер ARD Голине Атай (Golineh_Atai) 2 мая в прямом эфире cказала, что «проукраинские демонстранты загнали прорусских в здание и зажгли это здание». Хотя Голине очень про-киевски настроена, как мне кажется. Но ведущий, бывший корреспондент в Москве, Thomas Roth, ее прервал и задал вопрос совсем по другой теме. Конечно, несмотря на такой общий тренд, многие журналисты стараются честно выполнять свой долг и говорить правду. Например, корреспондентка телеканала ZDF Бритта Хилперт (Britta Hilpert) рассказала, как в эти кровавые дни в конец февраля 2014 года в Киеве ее заставили покинуть номер в гостинице Украина, и его заняли какие-то люди, которые стреляли из окон. В нашем фильме мы цитировали журналиста ARD, Штефана Штухлика, который провел расследование по снайперам на Майдане. Он исследовал отверстия от пуль в деревьях и доказал, что стреляли из гостиницы Украина.

- В Одессе тоже были таинственные стрелки, которые убили 6 человек на Греческой площади…

- Да, и они сыграли ключевую роль. Они возбудили проукраинских демонстрантов, чтобы они учинили зверства. Я не могу доказать, что был такой четкий план с начала и до конца. Но многие факты дают такой картину, что кто-то специально хотел разъярить толпу. И как минимум была цель уничтожить палаточный лагерь на Куликовом поле.

- О том, что был некий сценарий, разработанный в Киеве, говорил замначальника одесской милиции Дмитрий Фучеджи, которого вы упоминаете в своем фильме. Он выдвинул серьезные обвинения против власти. Это надежный свидетель?

- Фучеджи в любом случае несет ответственность за то, что произошло. Руководство МВД знало, что в город приедут проукраинские военизированные демонстранты. И что в городе есть сильные антимайдановские группировки. Было очевидно, что произойдут какие-то столкновения. Наверно, Фучеджи получил указания от властей области не выводить на улицы серьезные милицейские силы. Если ты в такой обстановке не выводишь на улицы дополнительные силы, а наоборот, в 12 часов зовешь руководство одесского МВД на трехчасовое совещание, и приказываешь выключить сотовые телефоны – это преступление. Власти все делали для того, чтобы были жертвы. Я не могу доказать, что планировался пожар в Доме профсоюзов. Но появлению жертв власти способствовали обеими руками.

- Они специально собрали совещание руководителей милиции, чтобы те не помешали насилию?

- Я думаю, да. Был пожар в Доме профсоюзов случайностью или нет, не самое важное. Важно, что уже есть множество доказательств того, что определенные силы, которые имеют власть в Одессе, многое сделали для того, чтобы сотники и сторонники “правого сектора”, которые приехали в Одессу 2 Мая 2014 года, чувствовали себя совершенно свободно в своих насильственных действиях. Власти знали, что будет попытка нападения на палаточный лагерь на Куликовом поле, но не защищали людей там. Хотя уже после столкновений на Греческой площади можно было выставить на Куликовом поле милицейское оцепление. Одесса всегда была мультинациональным городом. Там не было межнациональных столкновений. Сейчас представители противоположных лагерей ненавидят друг друга. Множество людей в России любят этот город, он часть русской культуры. Я думаю, любой, кто связан с русской культурой, сейчас чувствует себя так, как будто у него вырвали часть тела.