Представители ОБСЕ опровергли движение военной техники из России на Украину

В сухом остатке мы имеем на сегодня две доминирующие точки зрения, меж которыми проходит некий общественный смысловой разлом (при всей неравновеликости и неравноценности разломанных частей). Одни – это те, кто говорит: давно пора удаляться от Запада, мы там все равно чужие, у нас разные ценности и собственная судьба. Санкции нам в этом только помогут, нужно форсировать импортозамещение, использовать шанс для подъема сельского хозяйства, биться за русских везде и любыми средствами. Короче, санкции – фигня, главное – маневры.
Другие, соответственно, навеки прощаются с Европой, проклинают Путина, который увел Россию с ее «столбовой дороги в цивилизованное сообщество» к полной изоляции, предрекают потерю последних союзников и даже невозможность воссоздать империю (если кто собирался), неизбежный крах экономики без спасительных инвестиций и еврояблок, как и прочий мрак, хлад и мор на пространстве от Калининграда до Владивостока.
Если упрощать, то одни говорят, что очевидный кризис в состоянии больного приведет к его выздоровлению, а другие, что – к смерти. Строго говоря, свои уязвимые места есть у каждой из логик. Повторять аргументы оппонентов не вижу особого смысла, поскольку их за последние месяцы отточили до совершенства и полного антагонизма. Выздоровление или смерть – это уже разные углы зрения и медицинские школы, а в какой-то степени – вопрос личной веры и позиционирования себя по ту или иную сторону баррикад.
Однако мы немного проскочили другую тему – а как оно вообще дошло до кризиса? То есть, если условно допустить в рамках обоих канонов, что это именно Путин его создал (даже с учетом того, что его спровоцировали киевским переворотом с открытым западным участием), то ключевой вопрос – а был ли у него выбор? Конечно, абстрактно рассуждая, выбор есть всегда. Как говорится, даже если тебя съели, у тебя все равно есть два выхода.
Но если серьезно? Ведь у Москвы, скажем, не было изначального плана вернуть (отнять – если в противоположной логике) Крым. Иначе бы пришлось предположить, что именно Кремль организовал «евромайдан» со всеми его сопровождавшими и последовавшими эксцессами. А это было бы уж слишком вольным допущением. Россия реагировала, хотя и сознательно обостряя ситуацию и повышая ставки. И это, конечно, стало во многом неожиданным для всех – и в Киеве, и на Западе, и, что скрывать, в самой России. Даже после августа 2008-го, когда в прошлый раз Москву пытались взять на «слабо».
То есть, выбор, конечно, был – коль скоро речь идет об осмысленных действиях, волевом акте руководства страны. Ключевой вопрос: а какой была бы альтернатива этим действиям и этому акту? Здесь приходится возвращаться к аналогии с больным: либо тот тихо умирал, и только спровоцировав кризис, можно было его спасти. Либо он спокойно себе болел без особых рисков, а вот кризис теперь его точно убьет.
Что это означает на практике? «Спокойно болел» - это значит для приверженцев этой логики, что, конечно, страдал всякими хроническими коррупциями, зудящей недопартийностью, вялой перистальтикой госаппаратных потоков, пороками судебной системы и прочими несмертельными хворями. Но, однако ж, принимал прописанные доктором реформационно-инвестиционные ванны, ходил на сеансы терапии в ПАСЕ и прочие страсбургские суды, вообще – вел себя достаточно предсказуемо, говорил про пользу прописанных лекарств, про мудрость выписавших их докторов, в общем и целом шел в Европу «и с мухами дружил».
Вопрос в том, верен ли «диагноз товарища Саахова»? Вернее, не была ли сама клиника той самой, в которой держали бунтаря Макмерфи из «Полета над гнездом кукушки»? Откуда в принципе не было выхода в рамках режима четкого подчинения врачебным предписаниям. А только старым индейским способом – умывальником в окно.
Вот есть подозрение, что ни у Путина, ни у России также никакой разумной альтернативы не было. Потому что если бы она была, то изначальный европеец-германист Путин непременно предпочел бы именно ее. Он вовсе не собирался стать бунтарем, диссидентом, изолятором, агрессором, крымовозвратителем, донбассоподдержателем. Но он вполне однозначно увидел, куда ведет – не его, а страну – дорога дальнейшего «непротивления».
Не нужно, дескать, вмешиваться в украинские (киргизские, грузинские, армянские, белорусские…) события, поскольку им все равно идти по европути, как и самой России – просто с разными скоростями. Там все и встретимся. И Россия внутри Запада вполне может стать неким притягательным центром на постсоветском пространстве, если уж ей так хочется. Не империей, конечно, не СССР, но все равно чем-то таким центральным. Под надзором «старших товарищей», сестры Рэтчед – почему нет?
Однако это – иллюзия. Все «цветные» революции изначально делались как откровенно антироссийские и антирусские проекты. «Плавное течение болезни под надзором докторов» означало не постепенное оздоровление, а усугубление всех негативных для России процессов: постепенная, но полная дерусификация соседних стран, дискредитация всех российских интеграционных структур, кооперационных проектов, оборонных и таможенных союзов. Воспитание новых поколений по русофобским учебникам, полное устранение позитива из нашего общего прошлого, тотальный контроль Запада над политсистемами, экономиками, информационными пространствами (читай – умами) этих стран через какое-то время действительно и неизбежно привели бы к реальной изоляции России. Мы получили бы не 15 монголий, а 15 польш вокруг себя. «101 рассказка» про то, что «станьте богатыми и хорошими – и все к вам потянутся», работает только в безвоздушном пространстве. В реальной геополитической практике происходит то, что происходит: «евромайданы», «гиляки» и продвижение НАТО. Абсолютно независимо от того, зовут вашего президента Борис Николаевич или Владимир Владимирович
При том, что в предложенной парадигме Россия не имела ни малейшего права возражать и сопротивляться этому. Как больной не может спорить с докторами, потому что «им виднее». Ну, коли он принимает логику «пациент – доктор», а в случае России, соответственно – что нет никаких групповых интересов Запада, как одного из мировых центров силы, а есть «старшие товарищи, которые лучше знают», есть «общие ценности, которые мы разделяем», есть «цивилизованное сообщество, в которое все равно придет и Россия, если станет хорошей» и т.п. Разве можно возражать против Добра? Против «антикоррупционного восстания детей»? Ну и что, что «на гиляку»? Ну и что, что «хто не скаче»? Ну и что, что подчинение ЕС во всех темах, включая военную? Ну и что, что никакой федерализации и один язык? Да и зачем вам флот в Севастополе – ведь туда же страшные северокорейцы и Асад не придут, а больше врагов у «цивилизованного мира» просто нету. Словом, «присоединяйтесь, господин барон. Присоединяйтесь!»
Опрокинув доску, Кремль получил право называть вещи своими именами. Сопротивляться нарушению своих интересов, ущемлению прав человека (каковым теперь можно считать и русского, и серба, и абхазца), финансированию, подстрекательству и организации прозападных переворотов в соседних странах, поддержке таких переворотов внутри самой России. Доктор перестал быть доктором, а стал просто другим заинтересованным лицом.
У отечественных «прощайевропейцев» есть и другой аргумент на сей случай: пусть Запад своекорыстен, но нельзя ссориться с сильными, даже если ты прав. Просто в силу того, что они – сильные. Ведь, по большому счету, очень больно не сделают, чай не талибы какие. Культура, Вагнер, Ницше – детей и стариков хоть пожалеют… Да, обидели их сильно, дерзко допустив, что в мире кто-то, кроме Запада, имеет право иметь право. Это похуже разворота окорочков над Атлантикой. Но в принципе они больно, ракетами, бьют только сопротивляющихся. А когда добровольно – то, с некоторым абстрагированием от унизительности процесса, можно и удовольствие получать. Да, вход в Европу сделан сознательно заниженным, чтобы только на коленях или поклонившись. Но – имеют право, бо – сильные. Однако у России есть все исторические основания подозревать, что нагибание продолжится и в «братской семье евронародов». Это не Россия не созрела для Европы, это политическая Европа – в ее нынешнем виде, с ее актуальными (но отнюдь не окончательными) «ценностями» и практиками – пока не готова к полноправному присутствию России в ее составе.
Значит ли это, что нам навсегда закрыт путь в эту самую Европу? Что грядет полная изоляция, что теперь мы потеряем соседей и шансы на лидерство в постсоветском регионе? Нет. Мы как раз теряли всё это именно в прежней логике медленного сползания под откос, любовно отполированный нашими «партнерами». Без права сопротивления. А вот теперь все снова открыто, а после reset бывает и reload, только уже без прежних ошибок.
Россия в своей истории неоднократно переворачивала доску и меняла ситуацию в корне, заставляя других играть по новым правилам. Только за последние 100 лет так произошло несколько раз: сначала в 1917-1922 гг., когда Октябрь (а не буржуазный февраль, разумеется, который нас вел бы всё в ту же логику подчинения) заставил поменять отношения труда и капитала во всем мире. Так было в 1941-1949 гг., когда вместо подчинения Европе в лице ее передового фашистского отряда страна опять откинула европосланцев домой, вышла из войны сильнее, чем вошла, создала ядерное оружие и ОВД. В 1960-е она обломала надежу и опору западного мира – систему колониализма.
И вот теперь, в 1999-2014-м она снова от души шарахнула по «постхолодновоенному» миру, поставив однополярников перед четким выбором: либо они считаются с интересами и России, и всего прочего мира, изменяясь сами, либо они опять организуют большую войну, чтобы в который раз решить этим проверенным способом свои внутренние и внешние проблемы. Как бы то ни было – судя по всему, начинается новая эпоха. Эпоха, в которой все эти мелкотравчатые разговоры про изоляции, уходы из европ и прочие диктатуры-демократии перестают играть прежнюю роль.»