Как половцы узнали истинную силу русского оружия

Современную версию российского календаря памятных дат военной истории страны открывает (если смотреть по годам) битва при Сальнице. Событие это, произошедшее 27 марта 1111 года, по праву считается первой крупной победой русских дружин над давними врагами той поры — половцами. Но если судить по большому счету, сальницкая победа была бы немыслима без другой, более ранней битвы — сражения на реке Сутени (нынешняя река Молочная), случившегося на восемь лет раньше, 11 (4 по старому стилю) апреля 1103 года.

Любопытно, что в описаниях битвы при Сальнице неизменно присутствует более или менее явное упоминание и событий 1103 года, правда, без акцента на сутенском сражении. Чаще всего упоминается Долобский съезд и принятое на нем решение впервые перенести место сражения из глубины русских земель ближе к врагу — на окраины причерноморских степей. Иногда упоминается и «первый объединенных поход русских дружин против половцев, положил начало постепенному ослаблению половецких земель». Но под этим расплывчатым описанием как раз и прячется та самая битва на Сутени.

История этого сражения интересна еще и с той точки зрения, что оно стало своего рода разведкой боем перед крупным походом 1111 года, а также пробой новой тактики, отцом которой можно считать Владимира Мономаха. Примечательно, что летописцы XII века хорошо понимали, насколько связаны между собой две легендарные битвы — на Сутени и при Сальнице. Связь эта была для них настолько очевидной, что они даже перестали различать, перед каким из двух генеральных сражений Владимир Мономах произнес свою знаменитую речь о необходимости пойти в поход на половцев весной, аргументируя свою позицию тем, что лучше уж самим отвлечь пахарей от сева, собрав из них войско, чем отложить поход, рискуя холопьими жизнями, за которыми могут прийти половцы. Сегодня большинство историков уверенно относит это заявление Мономаха к преддверию битвы при Сальнице, но его же нередко можно встретить и в описании преддверия сражения на Сутени.

Впрочем, не так уж и важно, когда и где прозвучали эти слова — вполне возможно, что князю Владимиру пришлось дважды произносить их, убеждая союзников двинуться на половцев в начале весны. Несомненно другое: за этим решением стоял совершенно трезвый полководческий расчет. Справедлива была не только мысль о том, что лучше ненадолго отвлечь пахарей от сева, чтобы за счет этого обеспечить их безопасность летом и осенью, а значит, и безопасность урожая — пусть и чуть менее богатого, но не ставшего добычей кочевников. Верным был и расчет на то, что по весне половецкая конница, которая была главной ударной силой, окажется недостаточно резвой: кони еще не успеют отъесться на летних травах.

Наконец, совершенно оправданным тактическим ходом стала отправка вперед, перед основной частью дружины, «сторожи» — говоря современным языком, дальней разведки и одновременно передового отряда, которому надлежало не допустить, чтобы половцы узнали о приближении русских. Ведь скрыть от кипчаков, как еще называли половецкие племена, начало похода, о котором во всеуслышание объявили зимой на Долобском съезде, не удалось. И оставалось только надеяться на внезапность.

Основные силы русской дружины, которая традиционно состояла прежде всего из пехоты, добирались до места сражения в два приема. Сначала из Переяславле (нынешнего Переяслава-Хмельницкого) пешие воины пустились в путь на ладьях, а по берегам их прикрывали конные дружинники. У острова Хортица перед днепровскими порогами пехотинцы вышли на берег и через четыре дня спорого марша добрались практически до реки Сутени.

К этому времени окрест нее уже действовали «сторожи», дожидаясь передовых отрядов половцев, которые, как знали русские, двинулись им навстречу. Встреча половецкого авангарда во главе с самым знаменитым кипчакским князем-богатырем — Антулопой — с русскими разведчикам, которых возглавлял пятый сын Мономаха, Ярополк, состоялась ранним утром 11 апреля. И была крайне печальной для кипчаков: русские подпустили их на расстояние копейного удара, укрывшись в распадках и промоинах, после чего окружили плотным пешим строем, не давая бросить изнуренных по весне коней в бросок, который смял бы пехоту. Довольно скоро основная часть авангарда половцев погибла, а немногочисленные войны во главе с Антулопой, которым все-таки удалось вырваться из окружения, не сумели оторваться от погони и погибли, не добравшись до основных сил. Именно такого результата схватки и ждал от своей «сторожи» князь Владимир, заранее проинструктировавший Ярополка, чтобы тот не ввязывался во встречный бой, а окружил врага и уничтожил, не допустив утечки информации о подходе русских.

Это и предопределило исход битвы. Половцы подошли к месту сражения, где их в тщательно подготовленных боевых порядках ждали русские дружины, неготовыми к схватке. Тем не менее, понимая, что результат схватки решит, скорее всего, один-единственный мощный удар, кипчаки решились на него. И — прогадали. Несытые кони не сумели разогнаться настолько, чтобы, как это бывало обычно, проломить строй русской пехоты. Конники увязли в ней, а на малой скорости преимущество оказалось на стороне русских, вооруженных длинными копьями и топорами на длинных топорищах, которых с лихвой хватало, чтобы обезопасить себя от половецких клинков. И хотя, как образно описывал это летописец, «двинулись полки половецкие, как лес, конца им не было видно», но победа уже явно склонялась на сторону войск Владимира Мономаха и его союзников.

Результатом сражения стала гибель двадцати половецких «князей», то есть ханов — глав отдельных родов или кланов, начиная с самого старшего и опытного среди них, Урусобы. Он, кстати, еще только узнав о выдвижении русских дружин, постарался уговорить соплеменников не ввязываться в войну в столь неудачное для Степи время, а заключить с русскими мир на их условиях, что дало бы кипчакам время подготовиться к новому удару по Руси. Ведь так уже делалось не один раз — почему бы не сделать снова? Ответ на этот вопрос услышал только один половецкий хан — Белдюз. Его взяли в плен и привели в ставку Мономаха, который, как свидетельствует летопись, спросил его лишь об одном: «Сколько раз, дав клятву, вы все-таки воевали Русскую землю? Почему ты не наставлял сыновей своих и род свой не нарушать клятвы, но проливали вы кровь христианскую?» После чего, не дожидаясь ответа, князь велел зарубить клятвопреступника, которому не могло быть уже никакой веры: ведь, выкупившись из плена, он наверняка вновь постарался бы вернуть себе все потерянное саблей и арканом.

Непосредственным результатом сражения стала не только гибель крупного половецкого войска во главе с ханами. Русским досталась также богатая добыча: они, как гласит летопись, взяли «скот, и овец, и коней, и верблюдов, и вежи с добычей и с челядью, и захватили печенегов и торков с вежами (то есть кибитками, в которых везли имущество. — РП)». Кроме того, русская дружина освободила и множество кипчакских рабов, среди которых оказалось немало соплеменников: кочевники никогда не упускали возможности пополнить рабочие руки за счет удачного набега на Русь.

Но самым главным результатом битвы на Сутени стала опаска, с которой уцелевшие половецкие роды начали воспринимать русских. До сих пор ни один князь не мог похвастаться настолько безоговорочной победой, и потому большинство походов кипчаков заканчивались если не безусловным успехом, то хотя бы весомым результатом. Теперь же рассчитывать на безнаказанность им уже не приходилось. И это блестяще подтвердили события последующих лет — неудачная осада городка Зарубы в 1105 году и состоявшаяся в августе 1107 года битва у Лубена, где не участвовавший в сражении на Сутени клан хана Боняка попытался взять реванш. А точку в первом крупном военном противостоянии Руси и Степи поставила битва при Сальнице в марте 1111 года — та самая, которую сегодня называют прародительницей всех побед русского оружия.

Сергей Антонов