«СССР казался вечным». Перестройка. 30 лет спустя

23 апреля 1985 года на апрельском пленуме ЦК КПСС впервые было произнесено слово «перестройка». Была ли изначально перестройка обречена на провал? В последние же годы стал появляться вопрос: а не было ли все затеянное изначально зловещим заговором Запада с целью развалить Советский Союз с помощью «подсадной утки», коей был Михаил Сергеевич Горбачев?

Был ли приход Горбачева к власти в марте 1985 года после смерти дряхлого Константина Черненко приходом неких «реформаторских сил», которые имели хотя бы черновой набросок планов по переустройству страны и спасению дряхлеющей системы? Нет, это был результат прежде всего межфракционной борьбы внутри советского руководства. На первом месте был возраст Горбачева, а не его взгляды. Решающую роль сыграла чисто аппаратная борьба.

К нему благоволил Юрий Андропов. Возглавляя до этого КГБ, он в большей степени владел информацией об истинном состоянии дел в советской экономике и, главное, ВПК. Футуристические программы «звездных войн» Рейгана напугали советских геронтократов: они поняли, что в гонке технологий и вооружений СССР может выдохнуться и проиграть. Андропова нынче представляют чуть ли не как реформатора. На деле его смутное (именно такое) осознание того, что «надо что-то делать», вылилось в кампанейщину по «наведению порядка и дисциплины». Людей отлавливали в рабочее время в кино, в магазинах и на улицах, сообщая о том на работу.

В прощальной статье в декабре 1983 года генсек, уже подключенный к искусственной почке, выдвигает лозунг «Больше социализма!». То есть система хороша, ее надо лишь улучшить. Андропов успел провести несколько громких антикоррупционных операций против ряда представителей номенклатуры. И все. В этом смысле ранний Горбачев был верным андроповцем.


Черненко Горбачева недолюбливал и, говорят, инициировал расследование его деятельности на посту первого секретаря Ставропольского обкома. Но поскольку инициатор большую часть своего недолгого правления пребывал в предсмертном состоянии, то и дело это умерло. К тому же Горбачева после смерти Андропова «опекал» влиятельный министр обороны Устинов.

Другой член «триумвирата» — многолетний глава МИДа «мистер Нет» Андрей Громыко долгое время к Горбачеву был холоден. Пока Андропов был жив, Громыко, по некоторым данным, сам хотел стать его наследником. Но поддержки не получил. И в какой-то момент понял: видимо, староват. По одной из легенд, накануне решающего мартовского пленума 1985-го Громыко «выторговал» себе пост председателя Президиума Верховного Совета (типа «президента») — как венец многолетней карьеры. Пост этот он от Горбачева, кстати, получил сразу. Но в молодом генсеке разочаровался.

Накануне смерти Черненко фаворитом (он то сидел рядом, то стоял за спиной умиравшего генсека) считался Виктор Гришин, глава московской парторганизации. Позже соратник Горбачева Александр Яковлев вспоминал: в команде Черненко уже «готовили речи и политическую программу» для Гришина. Но против него сыграл, видимо, тот же возраст: Гришину было 70. В ЦК, в том числе под влиянием Громыко и других, сформировалось мнение, что пора прекращать «гонки на лафетах», надо выбрать кого-то помоложе и надолго. На репутации Гришина мог сказаться и скандал вокруг директора Елисеевского магазина Юрия Соколова, связанного с московской верхушкой и расстрелянного по делу, заведенному при Андропове (хотя расстреляли уже при Черненко).

А вот главе Ленинградского горкома Григорию Романову было 60. «Молодой». Но то ли он сам отступился в пользу Гришина, то ли был оттеснен в результате аппаратных интриг (например, был запущен слух о роскошной свадьбе его дочери якобы в Таврическом дворце с музейными сервизами), на момент смерти Черненко он уже не был фаворитом. Говорят, и «царская» фамилия подкачала: советские догматики были чутки к символам. Да еще ему хватило ума, зная, что Черненко при смерти, улететь на отдых на далекую Куршскую косу в Литву, откуда он, чудом избежав авиакатастрофы из-за нелетной погоды, едва успел на пленум. Но к тому времени все было уже решено.
Еще один видный оппонент Горбачева — глава ЦК Компартии Украины Щербицкий был отправлен с визитом в США, откуда никак не мог вылететь после пришедшего известия о смерти генсека. Говорят, задержке вылета из Нью-Йорка поспособствовали люди главы КГБ Чебрикова. В общем, на решающее заседание Политбюро украинский коммунист опоздал.

Большую роль в аппаратной победе Горбачева сыграл глава одного из ключевых отделов ЦК — организационно-партийной работы, — бывший секретарь Томского обкома Егор Лигачев. Он считался сторонником Горбачева именно из-за возраста и «энергичности». (Кстати, именно Лигачев вытащил в Москву Ельцина.) Он «прошерстил» чуть ли не две трети аппарата ЦК, а накануне пленума лично ночью обзванивал секретарей обкомов — членов ЦК.


Решающее слово в Политбюро накануне пленума было, конечно, за Громыко, чей авторитет был непререкаем. Он поддержал молодого Горбачева. Говорят, тот прошел на Политбюро с перевесом лишь в один голос. И это все, конечно, ничуть не напоминает осознанный выбор в пользу реформ.
Всякий генсек — любой, кто мог быть на месте Горбачева, — сразу же пытается обозначить «свежую струю». Таковой и стал апрельский пленум 1985 года. Предшествующий период новый начальник партии охарактеризовал как «застойный».

Главные задачи реформирования экономики были сформулированы так: «Задача ускорения темпов роста, притом существенного, вполне выполнима, если в центр всей нашей работы поставить интенсификацию экономики и ускорение научно-технического прогресса, перестроить управление и планирование, структурную и инвестиционную политику, повсеместно повысить организованность и дисциплину, коренным образом улучшить стиль деятельности».

Речь не шла об изменении основ социалистической системы, которая по-прежнему признавалась правильной. Надо лишь включить «дополнительные резервы и преимущества» социализма, повысить трудовую дисциплину. За счет чего? За счет тех же «андроповских» административных методов. Чем тут горбачевское «ускорение» отличалось от традиционных методов, известных со времен сталинщины, «ударного труда», подстегивания «трудового энтузиазма» и пр.? Как можно было «ускорить научно-технический прогресс» с помощью командных методов?

Возможно, ставка была на финансовую накачку отдельных отраслей. Но финансовые резервы страны сначала подорвала безумная антиалкогольная кампания, а потом резкое падение цен на нефть. До начала борьбы с пьянством около четверти поступлений в казну от розничной торговли приходилось на алкоголь, но уже в 1986 году доходы казны от пищевой промышленности составили лишь 38 млрд руб., а в 1987 году — 35 млрд руб. вместо прежних 60 млрд.

Резкое падение нефтяных цен начинается с 1986 года. Достигнув пика — более $35 за баррель (в нынешних ценах это ближе к $60), в 1986-м они упали до $10 (меньше $30 сегодняшних). Между тем с 1975 по 1989 год СССР заработал от экспорта нефти и нефтепродуктов примерно 100 млрд руб. (в ценах того времени, по подсчетам экономиста Николая Шмелева, $200–250 млрд).

Пустить бы их с умом на модернизацию страны! А уже в 1986 году СССР получил за экспорт нефти и нефтепродуктов лишь 5 млрд инвалютных рублей вместо прежних 10–12 млрд в год. Только за первые три года правления Горбачева страна потеряла около 40 млрд руб. А еще до него доходы от нефти были промотаны, потрачены на потребительский импорт и импорт зерна.


Первые шаги Горбачева были чистой воды социалистическим идеализмом. Та же антиалкогольная кампания. Затем широко разрекламированная программа «Жилье-2000», обещавшая полное решение «квартирного вопроса» к началу века. В рамках «школьной реформы» планировали полную компьютеризацию средней школы. Местами Горбачев действовал чисто хрущевскими методами, укрупняя управленческие структуры, как тот совнархозы. Так, в ноябре 1985 года был создан Госагропром, на основе слияния семи союзных министерств и ведомств. В начале 1986 года была придумана совершенно уж нелепая инстанция — госприемка, которая была призвана контролировать качество продукции в условиях командной экономики, но привела лишь к росту бюрократического аппарата на всех уровнях.


Последовавший за апрельским пленумом XXVII съезд КПСС (март 1986 года) развил «утопическую линию»: по его указанию промышленный потенциал СССР должен был удвоиться за 15 лет. Но опять же — в документах съезда нет и намека на необходимость как-то поменять принципы организации экономики, включая бюрократический хозяйственный механизм, уже находившийся в глубоком кризисе. Вместо этого — опять банальная советская «штурмовщина». То есть раннее горбачевское правление было вполне «андроповским». Так, был объявлен курс на борьбу «с нетрудовыми доходами», что должно было удушить в зародыше всяких кустарей, цеховиков и мелкотоварные семейные сельхозпроизводства, то есть прародителей малого бизнеса и фермерства.

Никакого плана экономических реформ и даже идеи об общем направлении движения (как у Дэн Сяопина в КНР в начале 80-х, когда начались китайские реформы) ни у кого в советском руководстве, включая генсека, не было. Были некие мысли по поводу «совершенствования методов социалистического хозяйствования», и только.

Возможно, мы до сих пор недооцениваем роль, которую сыграло в проведении тогдашней политики банальное невежество и руководителей, и представителей «интеллектуальной элиты» по части того, как устроена современная экономика. Будучи десятилетиями зомбированными марксистско-ленинскими заклинаниями, эти люди были попросту безграмотны. Состояние наук об обществе в позднем СССР было прискорбно, погрязнув в догматизме.

Примерно через год после апрельского пленума руководство СССР видит: никакого «ускорения» нет.И тогда уже был взят курс на «радикальную реформу экономики» плюс «гласность».

Как виделась «радикальная реформа»? Прежде всего как ослабление роли централизованного управления. И что — смена экономических отношений, допущение частного капитала? Отнюдь. Говорят о «предоставлении большей возможности для инициативы отдельных предприятий». А гласность мыслилась как эквивалент «широкой «демократизации» в рамках социалистической парадигмы».

Принято считать, что Горбачев совершил роковую ошибку, когда начал в 1987 году политические «реформы» (хотя они были весьма ограниченными и невнятными) вместо экономических (мол, в Китае было все наоборот и потому успешно). Проблема не в этом. Проблема в том, что не было грамотного представления, что делать вообще. Ни в политике, ни в экономике.

По части политических реформ у руководства СССР было примерно такое же представление, как о реформах экономических, — невежественное. Исходили из возможности реформировать социализм во главе с КПСС. Примерно так же думали улучшить плановую экономику — «больше социализма».


Гласность вылилась не в строительство основ нового общества. Их горбачевское руководство сформулировать так и не смогло. Она вылилась преимущественно в отрицание сначала «перегибов» советской системы, а затем и самих ее основ. Гласность была традиционным проявлением чисто российского дискурса, когда общество пытается идти вперед с повернутой назад головой. Разоблачение преступлений сталинизма было важно, но важно было предложить и новое общественно-экономическое устройство страны. Разрушительный характер общественных дискуссий стал доминантой, а внятного плана преобразований не возникло до самого конца СССР.

И последнее. Миф о том, что Тэтчер, принимая Горбачева, еще когда он был просто секретарем ЦК, «сделала выбор», что якобы через эту фигуру можно будет развалить «империю зла». На деле, для Тэтчер, как и для другого западного лидера той поры, принципиально важно было не столько противостоять СССР или обороняться от него, сколько как-то разговаривать с его лидерами. Геронтократы брежневско-андроповского «посола» были вроде инопланетян.

Горбачев, про которого она сказала, что он ей «нравится, с ним можно иметь дело», был похож на нормального человека, а его жена Раиса, как любая «нормальная женщина», во время визита в Лондон отправилась в ювелирный магазин. Разве что, как писала Тэтчер Рейгану, о правах человека Михаил Сергеевич в тот момент (он был в Англии в 1984-м) говорить не умел и не любил.

Так что не было никакого «Большого Плана по Развалу СССР» на Западе. СССР казался монолитным и вечным. Никто даже близко не мог предсказать его развала. Ставить такую цель в виде практической задачи было бы пустым фантазерством. Политика сближения с горбачевским СССР стала для Запала такой же импровизацией, как и сама «горбачевщина». Как и «неожиданное» объединение Германии, увенчавшее якобы конец «холодной войны». Накануне объединения Тэтчер говорила Горбачеву, что она — против, так как эта страна уже дважды начинала мировую войну. Впрочем, это уже другая история. Тоже преисполненная несбывшихся иллюзий.