«Костюм напоминает, кто мы такие»

Исследователь народного костюма рассказал, как одежда сохраняет вековые традиции и отражает национальный характер.

В Томске прошел научно-культурный форум «Русские сезоны». С лекциями об истории народного костюма выступил искусствовед Андрей Боровский из Москвы. «Русской планете» удалось встретиться со спикером и обсудить, что значит сегодня для россиян национальная одежда.

– Андрей, вы не в первый раз гостите в Томске. Почему он вам близок? Как, на ваш взгляд, наш город сохраняет собственные традиции?

– Томск люблю, не перестаю удивляться этому городу. Это город, которому я благодарен за то, что здесь происходят вещи, заставляющие делать что-то новое, чувствовать себя растущим, востребованным. «Этно-форум», «Русские сезоны» — это только начало интеллектуальных мероприятий, связанных с народной культурой и ее восприятием с позиции человека XXI века. Я вижу, что у томичей много планов.

Наука не должна оставаться кабинетной. Сейчас любая наука является жизнеспособной, только если она интегрирована в общество, когда исследователи отвечают на вопросы конкретных людей. Поэтому подход Томска жизнеспособен и актуален. Это вопросы, которые каждый из нас себе задает: что такое русский язык, на каком языке говорю я, существует ли сибирский язык. Все эти темы ходят вокруг личности человека. Это вопросы самоидентификации.

Когда наука интересна не только специалисту, но и широкой публике, особенно молодой, это гораздо эффективней. Мы никогда не должны упрощать запросы аудитории. Томск — это интеллектуальный, студенческий город. Здесь думающая публика. Это огромное количество мотивированных людей со своими представлениями и вопросами. И необычные формы, которые предлагает Томск, направлены именно на эту современную интеллектуальную аудиторию.

– А как эти проблемы решают в других странах?

– За рубежом тоже нет таких форм проведения мероприятий, посвященных национальной культуре. В Европе есть опыт того, как народный костюм возобновляется и сохраняется. История у всех разная, но люди и их запросы по большому счету везде одинаковые. И одежда — не то, что разъединяет, а то, что объединяет.

В некоторых европейских странах есть примеры того, как национальный костюм создавался заново. В Норвегии задумались о народном костюме в начале ХХ века — после обретения страной независимости от Дании потребовались новые символы идентичности. Но народный костюм не сохранился к тому времени, во всех землях Северной Европы одежда стала примерно одинаковой, менялась с модой, не имела национальных черт. И в Норвегии была поставлена цель возродить уже умершую традицию. Были собраны все сведения о том, что носили на этой земле, из каких материалов, собрали по крупицам все изображения, уцелевшие фрагменты старинных нарядов. И на их основе реконструировали «бюнад» — канон национального костюма. Он оказался жизнеспособным, к 40-м годам были созданы заново костюмы разных районов и типы одежды для разных случаев, а сегодня в Норвегии около двух сотен различных «бюнадов». Этот костюм надевают по праздникам, его имеют в каждой семье.

Похожая история произошла и в Швеции, где новый национальный костюм даже имеет конкретное авторство — его придумала Мэрта Ергенсен в 1903 году. Она предложила канон-образец, после того как шведская королева надела этот костюм, он превратился в национальный символ.


У нас же у костюма многовековая история. Его нужно не воссоздавать, а изучать. Он настолько разнообразен, что мы не в состоянии описать его. Костюм менялся не только от уезда к уезду. Даже в одном селе говорят, что те, кто жил до моста, носили сороку, а те, кто после моста, кокошник, потому что приехали из разных мест. Даже если собрать наследие всех музеев, мы не найдем даже 1\5 части того, что было. У каждой хозяйки в сундуке было по 50 рубах, абсолютно разных.

В Воронеже есть три села, расположенные на одном тракте. Раньше в каждом из них были храмы, в советское время храм остался только в одном. И люди каждое воскресенье ходили на службу в церковь центрального села. В том, из которого идти до храма дальше, не сохранилось костюмов. В том, которое было ближе, сохранилось много костюмов, а в котором был сам храм — еще больше. Почему это произошло? Потому, что еще 10 лет назад была традиция: на Пасху и на престольный праздник надевать праздничный народный костюм. Из далекой деревни шагать по трассе в поневе неудобно. Из села поближе — можно, но не каждая женщина ее наденет.

Костюм живет, пока для него есть контексты. Если нет — он тут же исчезает. В традиционной среде одежда не сохраняется как музейная редкость.

– Что отражает народная одежда?

– Говоря о русской народной культуре, мы имеем в виду крестьянство после правления Петра I, говоря о нашей национальной культуре — отражение традиций в городской одежде.

Конечно, крестьяне одевались не так, как горожане. Но везде и всегда было актуальным то, что одежда показывала достаток, сословную принадлежность, социальные метки сохранились в одежде и сейчас.

Одежда рассказывает о том, что актуально для нас. В первую очередь — на уровне гендерных различий. Почему появилась одежда «унисекс»? Потому что в современном мире возникают условия, когда не актуально ощущать себя мужчиной или женщиной. Это позиция западного мира: «Если я иду на работу, то иду туда как специалист, а не как женщина или мужчина».


Одежда отражает и наши религиозные воззрения: православный, мусульманский дресс-код сохраняется. Представления о том, что хорошо, а что плохо в одежде до сих пор показательны на Кавказе и в Средней Азии. Там четко определяется, какие цвета для каких случаев жизни предназначены. Например, темные — для женщин солидного возраста, а яркие может носить только молодая девушка.

В России мы будем смеяться над теми, кто надевает носки под сандалии и босоножки. Но это тоже неискоренимая русская традиция. У нас сохраняется семантика: босоногий — значит бедный. Это архетипы восприятия, которые продолжают жить в одежде.

Отличительные черты русского национального костюма можно увидеть в символике цвета. Черный — земля, плодородие, жизненные силы. Красный — кровь, огонь, красота. Белый — чистота и пустота, космос, траур.
В некоторых регионах России свадебный костюм был красно-белый, где-то черно-белый, потому что свадьба — это очень значимый переход, и осмыслить его можно было только через символическую смерть: когда умирает девушка, и рождается молодая женщина. Поэтому традиционный венчальный — это отчасти костюм траура, который сменяется ярким праздничным нарядом молодой жены.

– Как меняется современный костюм?

– Мы живем в эпоху постмодернизма, когда практически невозможно придумать что-то новое. Но это дает и честную свободу другого взгляда на культуру — нелинейного, не скованного идеологией. Сегодняшняя культурология следует взглядам Юрия Лотмана, предложившего смотреть на культуру, как на текст, где каждый элемент имеет значение, каждая составляющая самоценна.

Мы можем не шить сарафаны или носить лапти. Можно взять конструкцию сарафана и на ее основе сделать современную одежду. Если нравится узор какого-то традиционного костюма — его можно перенести на современную одежду. И это, скорее, хорошо.

Что точно не жизнеспособно — это стилизация, основанная на упрощении. Лучше честное цитирование, это корректно, и продолжает жизнь оригинала.

Мы можем сшить современную вещь по образцу народного костюма — для театра, музея, сцены. Мы можем создать в современном городе ситуацию для старинной песни или народного наряда. Можно в сарафане ходить по городу — но это будет современный городской сарафан. Если какой-то человек скажет, что он носитель традиционной культуры — не поверю. Мы в лучшем случае достаточно точно традиционную культуру цитируем современном мире.

Изучение русского костюма — это ответ на вопрос, как мы себя воспринимаем. Часть поиска идентичности. На сегодняшний день национального костюма у нас нет. Но есть желание его иметь — чтобы он напоминал нам, кто мы такие.